чих сосен, дубов и берез, пришло ко мне неясное томительное
чувство; еще не видя солнца, но чувствуя сквозь густую листву
над моей головой его матовый свет, его нежное тепло, я начинал
трепетать ветвями, сбрасывая ночную росу и, закинув голову на-
верх, с замирающим сердцем искал его лучи. Прекрасное Солнце
в далекой, таинственной вышине стало моей чудесной мечтой,
моей первой любовью.
О! как я раздвигал моими упругими ветками чужие ветви, как
я рвался наверх! В моем стремлении к свету и теплу был весь
смысл прожитого дня…
И однажды я стал выше других деревьев и здесь, наверху,
на вершине моих стараний произошла моя первая встреча с удивительным солнцем.
Оно было прекраснее, чем я о нем думал, чем оно мне являлось в моих мечтах;
я был в восторге от каждой встречи с моей любовью на заре и груст-
но наблюдал ее пылающий закат за дальними горами… О! как
я любил солнце; казалось, оно смотрит только на меня, оно по-
сылает лучи только ко мне, оно любуется только мною. Ах! Эта
юношеская наивность, эта сладость первой любви! Я ненавидел
тучи, набегавшие на солнце. Они разлучали нас, порой надолго,
и я тосковал, глядя в хмурое небо, и не находил покоя…
С того дня, как спилили меня, осталась только жалкая часть
ствола. Никто не помогал мне расти, я сам всего добился моим
рвением, моим старанием, моей любовью к прекрасному. И все,
что я накопил полезного, хорошего и доброго, у меня взяли;
просто пришли, оглядели, прикинули и спилили. Стоял жаркий,
знойный день. Падая, я простился с моей единственной, горячей
любовью. И свет для меня померк. И жизнь потеряла смысл.
Прошли многие годы с той поры. Я старый пень. Еще текут
по глубоким корням ко мне соки, еще доходит до меня теплое
дыхание земли, но мне уже не нужно много, я довольствуюсь
малым; ничего во мне не меняется; все изменения – только
старческие. Даже грибники обходят стороной; когда-то давно
вокруг меня селились дружные осенние опята, теперь я покрыт
мхом и ядовитыми грибами.
Я не живу, влачу жалкое существование. Моя трепетная, кра-
сивая, счастливая жизнь осталась позади, впереди бесполез-
ная, ненужная. Жизнь длится дольше счастья, может быть для
того, чтобы его понять… Я стою, погруженный в сон, в воспоми-
нания и ничто меня не тревожит, не волнует. Только от первого
тепла и света дня я оживаю и смотрю наверх слепыми глазами.
Я все еще люблю тебя, мое солнышко. Ты самое лучшее, самое
светлое из того, что было в моей долгой жизни, полной волне-
ния упругих веток и трепета зеленых листьев, наших жарких
встреч с тобой, удивительное солнце. И, чувствуя тебя вдалеке,
я грущу; все мои смолистые слезы я давно выплакал.
Однажды, по осени, остановился возле меня пожилой мужчи-
на с корзинкой для сбора грибов, постоял, качая головой с седы-
ми висками, и сказал, усмехнувшись:
– Ну, как живешь, старый пень?
Он присел на сухую траву, привалившись ко мне боком, вытя-
нул ноги в резиновых сапогах, достал из корзинки начатую бу-
тылку темного вина и стакан.
– Ты мне понравился, пень, – сказал он, наливая вино, —
мне хорошо разговаривать с тобой, твое молчание наводит
на грустные мысли. Давай выпьем! За нашу прожитую жизнь!
Выпей и ты, пень. Давай, за нас!
Он выпил свой стакан почти до дна медленными нетороп-
ливыми глотками и остаток, несколько капель, вылил на меня.
Мне отчего- то стало удивительно тепло и радостно; давно
со мной никто не разговаривал; моих соседей, друзей молодости,
уже не было, может тоже лежат они сейчас где-нибудь у камина
дровами и в последний раз разговаривают с огнем. А болтовня
грибов и мха меня не занимала.
– Был я в молодости великим гениальным артистом, я тан-
цевал в известном театре, – продолжил удивительный грибник,
глядя перед собой. – Мне аплодировали, мной восхищались.
Но