Старушка напрокат. Нина Стожкова

гла утюгом. Потом не приехало заказанное такси, и Катя чуть не опоздала к поезду. Наконец эта полуживая старуха в купе… Лежит себе с приступом мигрени, обвязав голову полотенцем, и стонет. А ведь это только начало! То ли еще будет! Встретить бы сейчас ту дамочку из Союза журналистов, распределявшую места в забронированном для коллег вагоне, и сказать бы ей пару ласковых… Между прочим, в соседних купе полно симпатичных девушек и веселых молодых людей, и все они тоже едут в Варну, в Международный дом журналистов. У нее, у Кати, нашлось бы, о чем поговорить с ровесниками. Так нет же, старуху в купе подсунули! И это еще полбеды: можно было бы потерпеть пару суток, чтобы потом отдыхать в компании молодых коллег… Но судьба в лице все в той же дамы из Союза журналистов, видимо, решила над ней от души посмеяться.

      Едва поезд миновал перрон, старушка, приподняла голову над подушкой и простонала:

      – Деточка, достаньте, пожалуйста, из моей сумочки таблетку. Ах, да, там еще путевка, взгляните, пожалуйста, какой у меня корпус.

      – Первый, – равнодушно прочитала Катя.

      – А номер комнаты?

      – 402-й, – сообщила Катя, теряя терпение.

      – А у вас? – проявила старушка непонятную заинтересованность.

      – Первый корпус, номер комнаты 402, – прочитала Катя, внезапно ощутив, что руки и ноги становятся ватными. Она вернула бумажки на место и истерически расхохоталась.

      – Мне приятно, что вы рады нашему соседству, – еле слышно прошелестела старушка, – но, пожалуйста, не смейтесь так громко, моя мигрень усиливается.

      И вот теперь Катя мерзла в тамбуре, глотая слезы и наблюдая, как мимо снуют деловитые пассажиры с бутылками и закуской. У людей вон праздник, а у нее в купе лазарет.

      В соседнем купе сколотилась стихийная группка любителей бардовской песни, и оттуда до Кати долетали звуки гитары и не очень стройное пение. Навязываться веселой компании Катя посчитала неприличным и вернулась в купе. К ее удивлению, старушка уже восстала с «одра» и с любопытством вглядывалась в пейзаж за окном.

      – Деточка, таблетка подействовала! Катафалк в Киеве отменяется! – объявила она, не без кокетства поправляя прическу.

      Катя демонстративно уткнулась в книгу, не собираясь поддерживать разговор

      – Ариадна Леопольдовна, – запоздало представилась соседка. Катя назвала себя и демонстративно продолжала чтение. Даме стало скучно молчать, и, приоткрыв дверь в коридор, она принялась изучать обстановку.

      – Деточка, – громко прошептала «разведчица», – журналисты с Камчатки уже считают деньги возле туалета. У одного в руках пачка размером с небольшой кирпич. У вас, я извиняюсь, много наличности?

      – Сто рублей, – призналась Катя со вздохом. – В Союзе журналистов строго-настрого предупредили, что больше сотни через границу провозить нельзя.

      (В этом месте придется пояснить молодым читателям, что в конце восьмидесятых годов советским гражданам, выезжавшим за границу, официально разрешалось брать с собой 100-200 рублей, а покупать твердую валюту в то время было запрещено законом).

      – У меня столько же, – огорчилась Ариадна Леопольдовна. – Вот что я вам скажу: мы слишком законопослушны, дитя мое. Но не все потеряно. Не забывайте, мы едем прожигать жизнь! Нас ждет заграничный курорт, между прочим. Не Ницца, конечно, но и не Анапа. Мы с вами просто обязаны посидеть в баре, пообщаться с коллегами в неформальной обстановке, потанцевать в ресторане. Иначе зачем тащиться в Варну почти двое суток? Копались бы себе на грядках в какой-нибудь подмосковной Малаховке и экономили копейки… Короче, у меня созрел план! По приезде первым делом «толкнем» горничным Домжура кипятильник и растворимый кофе!