Но вот я вижу статуи нечистых,
Они прекрасны красотой.
Любвеобильны и игривы,
Красы любви моей.
Я видел этих нимф прекрасных,
В лучах заката солнце.
И спал я с ними и она спала,
И вскоре демона-ребенка родила.
Он был прекрасен и хорош,
Любил науку и гипноз.
И магию, любил он колдовать,
Магистром стал он темных сил.
Взойдя на престол свой, грешных душ,
Он там пробыл довольно долго.
И властью наслаждался он,
Красивой золотой короной.
Красиво то, что нам прекрасно,
И то, что нам ужасно.
Красиво все, что нам подвластно,
Красиво то, что нам приятно.
В любви мы наслаждаем властью,
То, что нам подвластно властью.
Красивым нашем, безмятежным духом власти,
Ее глашатай, слухом власти.
Я пишу эти строки потому, что я видел ангелов глашатай. Они трубили в трубы и играли на арфе. Везя золотую катафалку запряженную лошадьми. Я зал кто в ней был. Там был Фрол. Он лежал в золотом гробу, который лежал на золотом катафалке. Лошадь везла ее по дороге.
Но как объяснить, Фрол стоял на опушки леса и читал стихи. Я с Надеждой слышал их и ужасался их стихосложению.
Затем огни и стрелы поражений,
Война грядет, война не за горами.
Холодная война звезды одной,
Звезды далекой во вселенной власти.
Сражений много будет за нее,
Но победит лишь он один.
И будет мир насей планете,
Пока часы девятку не пробьют.
И снова войны и кровопролитие,
Итак всегда.
Изрек я и умолкаю.
После этих стихов монах исчез, а мы снова стояли на балконе. Смотрели на улицу Яблочкинова и смотрели друг на друга. Григорий рассказал мне сон. Свой сокровенный сон. И я тут подумала – а была ли деревня, название которое Равенство? И был ли вообще то, что я с Григорием видела в ней? Может я все это время была здесь, мне все это снилось? Мне стало жутко не по себе. Я прижалась к Григорию, обняла его крепко и сказала.
–Обещай мне, чтобы не случилось, ты никогда меня не оставишь.
Григорий ласково посмотрел на Надю. Прижал ее к себе и ласково сказал.
–Это я тебе обещаю.
–Я чувствую, что я снова на том же озере в деревне Равенство. – сказала Надя. – я вижу ту же семью, и мне кажется, что бабка Агафья скоро приедет в Москву и мы снова вынуждены будем терпеть ее.
–Что ж. – сказал Григорий. – посмотрим. Ведение иконы.
Ведение (икона)
Из воспоминаний Эммы.
-Эмма читала свой дневник своим дочерям. Они слушали свою маму, и у них от пережитого в этом дневнике замирало дыхание. Этот рассказ из дневника Эммы всегда был для нее самой интересен и горек одновременно. Что в нем такого? Спросим это у дневника. Итак, дневник мы, внимательно сейчас перелистывая твои страницы, и читая ту историю, записанную на них понимаем, что это так грустно, что читая тебя, я, всегда, не могу отделаться от мысли, что могло бы все быть иначе.
Москва семидесятых, это был тихий и спокойный городок, со своими проблемами и со своими радостями. На улицах мало народу, улицы полупусто, красиво. Москва семидесятых красивая столица СССР. Я бы ее описывала долго и долго. Но к сожалению, это невозможно, так как вся ее история ушла в прошлое. Сейчас Москва другая, Москва западная, но никак не та, которую мы когда-то знали. Тихая и покойная Москва семидесятых.
Из дневника Эммы.
-Сегодня мы вернулись в Москву. После такого отдыха нам кажется, что Москва – это рай. Но рай длился недолго. Не успели мы приехать в Москву, и войти в подъезд нашего дома на улице Яблочкинова, как к нам подошли двое в штатском и без всяких объяснений, лишь показав удостоверение сотрудников КГБ, препроводили Григория в авто. Затем они уехали и около суток от него не было никаких вестей. Мы не знали, что делать? Что вообще происходит? И зайдя в квартиру, Надя бросилась к телефону и набрав какой-то номер сообщила, что она хочет поговорить с генералом Порко.
–Кто его спрашивает?
–Надя.
–Какая Надя?
–Неважно. Просто скажите, что с ним хочет поговорить Надя, он поймет.
Прошла минута. На другом конце телефонного провода подошел человек, спросил.
–Кто