Серебряная кожа. Элеонора Рау

ки, гомонили в преддверии самого важного в птичьей жизни – появления птенцов.

      Воздух пропитан был смолистым духом, что будоражит любого человека, щекоча его ноздри приятным кедровым послевкусием.

      Феша вздохнула и склонилась над прозрачной водой. Со стоном отвернулась она от коварного зеркала и завыла-зарыдала в голос.

      – Глаза б мои не видели. Закрылись бы на веки-вечные. Что ж за горе мне? За какие такие грехи наслал Господь на меня погибель? – тихие причитания её шли из самой глубины сердца. Некому было пожалеть горюющую девку, только белки бегали по веткам, с любопытством зыркая на крикливое существо.

      – Унеси меня, река-реченька, в края чужие… Забери меня подальше отсюда… – всё громче и громче становился Фешин голос. Скоро упала она на каменистый берег, сжимая комья земли тонкими пальцами. Ока набухла темнотой – с севера шла непогода.

      1

      В большой семье Саввы Матвеева ожидалось прибавление. Четверо сыновей с испугом косились на закопченую баню. Оттуда второй день неслись такие крики, что отец их крестился, а соседи с испугом обходили двор стороной. «Нечеловеческие вопли», – думалось старшему Ваське. Не могла замордованная непосильной работой мать исторгать подобное из своей слабой глотки.

      Февральской полночью появилась на свет Феоктиста и забрала жизненные соки Марфы. На следующий день мать, ставшую после смерти ещё меньше, похоронили. Жилистый, враз постаревший Савва, четверо мальчишек с испугом и злостью косились на сморщенное исчадие ада. Незнамо зачем появилась она на свет, чтобы лишить их хозяйки, её ворчливой заботы, уюта и стряпни.

      Феоктиста, Феша так и выросла, шпыняемая и презираемая отцом и братьями. Первые года три сердобольная соседка пригревала девчушку, баюкала вместе со своим младшим. Засовывала в её открытый рот темный сосок, пела колыбельные, стыдила Савву за бессердечие. Свои дети отнимали все силы доброй бабы. Она заставила умолкнуть своё сердце и вернула девочку родному отцу.

      Пять дворов, пять покосившихся избушек составляли всю заимку Бедняцкую. И скудное название оправдывалось незатейливым бытом. Полсотни лет назад земли, окружавшие заимку, даны были казацкому сотнику Соколову. Весь род его, с саблей в руках служивший воеводе, отличался необычайной скупостью. Во владениях своих мордовали они людей неимоверно.

      Савва с Марфой, голытьба, нашли приют в Бедняцкой заимке. Им думалось, что Бог пошлет им за усилия и неистовое трудолюбие свою милость. Застарелые надежды их застряли глубоко в прошлом, оставив лишь стремление не сдохнуть с голоду самим и выкормить вечно голодных птенцов.

      Для Саввы одной радостью в беспросветной жизни была Марфа. И с её смертью будто кто душу вытащил из мужика, покрывшегося чернотой и злобой.

      Все четверо сыновей бывали биты смертным боем. Феоктиста пряталась за печкой, и только отблески лучины пылали в черных глазах. Савва всё усерднее наливался хлебным вином. И скоро под его кожей текла уже не кровь, а ядовитая жижа.

      – Фешка, ленивая дурища! Почему хлев не вычищен. Кормишь-поишь, а она ходит гузкой толстой трясет. Шевелись, – отец кинул лапоть в шестилетку. Та увернулась привычным движением.

      Ока, младшая сестра Ангары, питала своими водами заимку. В омутах водились длиннющие щуки, пелядь целовала воды своими носом, а колючие мелкие окуни резвились на радость мальчишкам у обрывистого берега.

      Ранним летним утром четверо Саввиных голодранцев отправились рыбачить. За ними увязывалась младшая Феша. Прячась по кустам смородины и малины, занозя босые пятки свирепым шиповником, она кралась за старшими братьями. Лишь младший Севка, привечал её добрым словом, играл в ножички, давал кусок хлеба. Для остальных – старшего Васьки, средних Тимки и Кольки Феша была виновницей их сиротских, безматериных бед. «Кикимора! Выдра! Поганка!» – то лучшие прозвища, которыми награждали её братья.