Я смотрел на песок и думал о длинной дороге, которую мне предстояло преодолеть, о жаркой и бесконечно желтой пустыне, о своей неумолимой судьбе, как вдруг мне привиделся опускающийся на меня столб света. Все кругом озарилось, камни заискрились синими огнями и заговорили. Зазвучала музыка, и я услышал стихи.
Мудрец, ты отряхни стопы свои от
праха,
Сядь на коня, и ввысь умчись без страха.
Твой дух – подобен всаднику в пыли,
Тебя несет он с ночи до зари.
И как стрела искусной посланной рукой,
Проложишь ты сквозь звезды путь прямой.
Умчись, тебе преграды нет,
Но лишь один тебе хочу я дать совет.
Коня ты береги, корми его, лелей,
Ведь он вместилище души твоей.
Он плоть твоя, но дух твой только ты,
Твои мечты обязан он нести.
И если брошены поводья до зари,
Лишь стойло ты узришь в конце пути.
Я поднялся с колен, и взмахнул руками. Я знал, и нисколько не сомневался в том, что умею летать. Уже через мгновение я парил над освещенной и полной изумительными звуками пустыней. Вокруг был целый мир, и весь Мир был мною. Мое я и Я моего духа слились воедино, и я прозрел и увидел то, что никто другой никогда не видел. И я был один, и я еще не знал всего, но знал то, чего не мог видеть. Я летел, и каждое мгновение приближало меня к городу, который станет отправной точкой истории истинно живущих в этом мире людей. Отсюда распространятся лучи, чей жар сможет пробудить подобного мне к той жизни, в которой нет места для смерти. Я смотрел на этот мир и узнавал его.
ПЕРВЫЙ ЧАС
Иерусалим. Вечер. В пахнущей цветами прохладе одичавшего сада собралось несколько людей. Нас пригласил человек, которого мы называли Учителем. Это был высокий галилеянин с бледным худым лицом и большими печальными глазами. На нем была длинная подпоясанная шерстяная рубаха без рукавов, поверх – накидка, украшенная на углах кистями. Он сидел, чуть сгорбившись за столом, и молчал. Его пальцы нервно перебирали нитку речного жемчуга, который время от времени подрагивал на синей скатерти стола.
Мне было очень жаль его. Я долго ходил с ним по его Родине, наблюдал за ним. Он хотел добра всем людям, но сам был лишь одним из них. Он желал изменить мир, но не знал о нем почти ничего. Он хотел спасти души своих заблудших соплеменников, но не ощущал до конца своей собственной. Но больше всего на свете он хотел узреть Бога. Он верил, что является его мессией, и отчасти я был виноват в этом. Я помогал ему творить чудеса, с тем, чтобы слава его и его слово захватило людей, вырвало их из объятий скотства, помогло хотя бы некоторым из них увидеть Истину. И многие пошли за ним. Смешно, но большинство видели в нем нового иудейского царя, который окажет им неисчислимые милости, когда с их помощью добьется своего трона. Сам же он, уверовав в свои силы, хотя и говорил о своем царствовании лишь в Царстве Божьем, не слишком рьяно разубеждал их в обратном. И он добился того, что многие возненавидели его. Они боялись его несуществующей чудесной силы и власти над людьми. И настал день, когда все увидели, что число ненавидящих его стало гораздо больше числа любивших. И я сказал ему об этом.
Он очень устал. Обида источила его силы, сделала недоверчивым и подозрительным даже в отношении оставшихся ему близкими людей. Он не поверил мне, потому что не хотел признаться себе в том, что уже сказал людям все, что мог, и