Сергей СТЕПАНОВ
СЛЫШИШЬ ЭТУ МУЗЫКУ?
Со мной навсегда
* * *
Коснешься встревоженных клавиш —
и словно окутает дым.
Об этом словами не скажешь:
лишь музыкой мир объясним.
Но только откуда тревога
приходит опять и опять?
Как это безумно! Как много!
Как можно такое понять?!
* * *
На мгновенье забудь, что наш век суетлив,
что в прихожей не выключил свет, уходя, —
и услышишь давно позабытый мотив,
что сентябрь подбирает на скрипке дождя.
И услышишь, как листья поют, и остуд
не боятся. Не бойся и ты, оглядись —
и забудешь свой угол и сытый уют,
и душа устремится в рассветную высь.
И она воспарит над кленовою хной
и над ветром, что пыль водяную несёт.
Пусть в тот миг будет править твоею страной
эта музыка непостижимых высот.
* * *
Травой запахнет и весной,
и эта музыка – она,
как яблонь цвет, как шум лесной,
как море – светлая до дна.
И канделябры на стене поют,
и зал, что пустовал,
и вихри праздничных теней,
как фавны, пляшут по столам.
Я ожидал тепла давно,
я слышу снова шум ветвей.
Взгляни: оттаяло окно
от этой музыки твоей.
ТАНЦЫ В СТИЛЕ РЕТРО
Играют в оркестре фагот и валторны,
забытою нежностью пахнут гвоздики.
И ноги скользят – и легки, и проворны,
и платья мелькают, как лунные блики.
Подъем, волоокие виолончели,
чтоб каждый, услышав вас, засомневался:
оркестр заиграл или птицы запели!..
Откуда взялась ты, мелодия вальса?
Тебя нашептал мне прибой белопенный
цветенья, что вьюгой бушует над кручей,
исторгнув из хаоса древней Вселенной
гармонию этих весенних созвучий.
Взлетают они лепестковою тенью,
по-детски доверчивы тихие трели.
Да здравствует это безумство круженья,
что мы у небесных светил подсмотрели!
Пусть вновь, как от бега, стесняет дыханье,
пусть будет черемуха в россыпи росной.
И тайна – глубокая, как мирозданье,
в глазах твоих, свет отражающих звёздный.
* * *
Сорок первый. Павлоград. Полымя, геенна.
То последний был парад трубачей военных.
Им велят шагать вперёд – пусть свои застрелят,
пусть угаснет этот род – красных менестрелей.
А они вовсю дудят, туба вопль исторгла,
оглашая этот ад музыкой восторга.
Вот уже оркестр полка в двух шагах от рая.
Кровь струится с мундштука, а кларнет играет.
Он играет как бы сам, сократив длинноты.
Как немой, он по губам прочитал все ноты.
Над землей застыл рассвет, немец чешет темя,
потому что в мире нет гениальней темы.
* * *
Я слышу звёздные лучи,
когда весь мир окрашен хной.
Какая музыка звучит
в осенней тишине ночной!
Как голос из иных миров,
где не присутствует беда,
как будто звон колоколов,
что очищает, как вода.
Благоухая, как сандал,
она покинуть не спешит —
она со мною навсегда,
ведь это музыка души.
***
Был пианист уже изрядно лыс
и аскетичен, как индийский йог.
Он выходил бочком из-за кулис —
зал еле-еле сдерживал смешок.
И медленно мелодия плыла,
как облака: за слоем – новый слой,
прозрачна, удивительно-светла,
как сад, омытый солнечной водой.
И не было печалей и обид,
и пробирала, как в ознобе, дрожь.
…А фрак на нем рогожею висит.
Нисколько