Понятие конституционализма многоаспектно. За ним стоит определенный взгляд не только и не столько на устройство государственной власти, но и в первую очередь на место человека в мире. Какова бы ни была конституция, она всегда ставит пределы власти, в большей или меньшей степени защищая автономию личности. Более того, поскольку сложно себе представить конституцию без как минимум элементов представительной демократии – то есть без гарантий ее неизменности, – конституционализм означает разрыв с идеей «власти от Бога» и частичную или полную ее передачу отдельным частям народа (сословиям, классам…) либо всему народу. В Российской империи с ее основанном на православной культуре укладом жизни такой подход не мог иметь широкой поддержки.
Но Россия никогда не стояла в стороне от процессов, происходящих в мире, и идея конституционализма постепенно находила признание в образованных слоях российского общества. Сегодня уже сложно выяснить, когда конкретно начался этот процесс, однако в изданном в 1802 году под редакцией Н. М. Карамзина журнале «Вестник Европы» материалы о конституционном процессе в европейских странах публикуются начиная со второго номера. Неудачная попытка Михаила Сперанского осуществить в 1809–1811 годах реформу государственного устройства, сообразуясь с идеями Просвещения, свидетельствует о том, что конституционализм к тому моменту уже пустил корни в сознании высшей управленческой элиты. После Отечественной войны 1812 года основными причинами публикаций по этому вопросу были две. Во-первых, война привлекла внимание к общественно-политическим трансформациям Франции в предшествующие десятилетия, а кроме того, к личности Наполеона Бонапарта. Во-вторых, в 1815 году в состав Российской империи вошло Царство Польское, для которого была разработана Конституция (если быть точным, она называлась «Конституционная хартия» и, кстати говоря, была написана не на польском и даже не на русском, а на французском языке). Существование в рамках самодержавной империи обособленного государственного образования с конституционным устройством (в определенной степени это касалось также Великого княжества Финляндского) не могло не вызывать живого интереса как у административно-бюрократической прослойки, так и в среде европейски ориентированного дворянства, тем более что вскоре после утверждения Конституции Царства Польского Александр I поручил ее разработчику Н. Н. Новосильцеву подготовить проект аналогичного документа (под названием «Государственная уставная грамота») и для Российской империи.
4 сентября 1817 года князь Иван Долгоруков, долгое время служивший вице-губернатором Пензенской, а затем губернатором Владимирской губернии, во время своего путешествия в Киев записал в дневнике:
Конституция есть коренной и непреложной закон. Достоинство ее главное состоит в том, чтоб оберегать права свободного народа, назначаим предварительно сущность и предел. Это – конкордат между Царем и подданным, силою которого первый и последний, зная свои взаимные отношения, нарушать их не могут. Прекраснейший идеал! Посмотрим его в исполнении.
Что такое Царь? – Человек! Следовательно, имеет страсти и пороки. Звание дает ему власть, войска силу, деньги способы. Сими важными рычагами ворочает он Царство с боку на бок. Хочет – и приказывает; велит – и движутся. Золотом покупает он согласие, оружием усмиряет возражения: что же значат права? Они суть только наименование такого добра, которого народ никогда иметь не может; ибо право бывает между равными, никогда между подвластным и властелином. Закон – книга, по которой назначено мое право; но если читает в ней деспот, то толкует его по произволу, и где находит себе противоречие, там на штыках заставляет молчать и повиноваться. Царь добрый – сам конституция и без написанного закона; Царь жестокий не послушается и каменных скрижалей, так как язычники некоторые, по словам [апостола] Павла, естеством законное творили, а Христиане многие и на Евангелие не смотрят. Добро и зло в народоправлении происходит от нравственности управляющего оными.
Дело в человеке, а не в хартии. Везде писали законы: Солон, Ликург, Ярославы, Фридрихи, все ими занимались; но каков был дух у самого Царя, таков был и народ. При Генрихе ІV француз был счастлив, при Людвиге XIV любезен и умен, при XVI дурачился и блажил, при Наполеоне явился зверь. Законам ли то приписать? Отнюдь! Они все те же. Нравы переменялись, и воля Царя давала им угодное ему направление…
Хвалят республики, кричат и превозносят Английскую Конституцию, но и там я вижу то же зло, только в другой оболочке. Не силен Царь, или Штатсгальтер (наместник. – Е. П.) нарушить закон, парламенты, палаты, могут унять необузданную власть их… Вопрос: есть ли неприкосновенное право и там? Посмотрите, совсем нет: ибо известно по натуре вещей, что целое сословие вдруг кричать не может. Хитрый Министр заговорит, и все голоса у него в кармане. Он тогда закон, а не Конституция. Не Регент нарушит право народа, согласен, но Шеридан,