Отцы и дети. Кир Булычев

Удалов, которому скоро уже было пора на пенсию – а так хотелось еще пожить и даже съездить на Канарские острова. Не исключено, что, если дальше так будет продолжаться, закроют заграницу, как при Сталине, и прозеваешь жизненный шанс.

      – Вот мы и решили обратиться к вам, Лев Христофорович, – продолжал Белосельский, не услышав реплики Удалова. – Изобретите что-нибудь кардинальное.

      – Новую пищу? – спросил профессор Минц.

      – А из чего ее делать будете?

      – Из органики, – неуверенно ответил Минц и замолчал.

      – Это может пройти в больших городах, – сказал тогда умный Белосельский. – А у нас завтра все будут знать, откуда вы взяли эту самую органику.

      – Мы не космический корабль, где все оборачивается по сто раз, – поддержал Белосельского Удалов.

      Его пригласили на беседу Минца с Белосельским как представителя общественности и третейского судью, потому что трезвое мнение Корнелия Ивановича было важно для собеседников. Даже если он его не высказывал.

      – Что-то из ничего не бывает, – сказал Минц, будто был в том виноват. Хотя закон сохранения энергии и иных вещей придумали задолго до него.

      – Вы думайте, профессор, думайте! – приказал Белосельский. – Люди не могут поддерживать достойное существование.

      – Будем думать, – сказал профессор.

      Он был серьезен. Никогда в жизни перед ним еще не ставили такой глобальной проблемы – спасти государство от кризиса.

      – Майские праздники у нас с Пасхой совпадают – людям хочется сесть за стол и на свои средства досыта наесться и напиться, – закончил беседу Белосельский.

      Он надеялся на Минца. Не раз профессор находил парадоксальные выходы из безвыходных положений.

      Профессор Минц разбудил Удалова на следующую ночь, часа в три.

      Удалов открыл на нерешительный звонок, полагая спросонья, что сын Максим пришел с очередного приключения и боится потревожить маму. Но это был Минц в пижаме. Остатки волос торчали как крылышки над ушами, очки были забыты высоко на лбу.

      – Корнелий, прости, но надо поделиться, – громко прошептал Лев Христофорович.

      – Неужели «эврика»? – спросил тоже шепотом Удалов. – Неужели так скоро?

      – Вижу свет в конце туннеля, – сообщил Минц. – Спустись ко мне, а то на лестнице зябко.

      Когда они спустились к профессору, Минц поставил перед Удаловым лафитничек с фирменной настойкой сложного лесного состава и предложил глотнуть.

      – Спасибо, – сказал Удалов. – Горю желанием узнать первым.

      – Вот именно! – обрадовался профессор. – Дружба для меня стоит выше прочих привязанностей. От твоей реакции на мое очередное изобретение зависит судьба страны.

      – Спасибо, – потупился Удалов, потом налил себе глоток из лафитничка. Все-таки исторический момент.

      – Какая была поставлена задача городскими властями? – задал Минц риторический вопрос. И сам, разумеется, ответил: – Накормить на праздники, а потом и вообще городское население при условии, что ни зарплата, ни пенсии, ни другие доходы не увеличатся. Полагаю, что любой другой ученый в мире, исключая Ньютона и Эйнштейна…