Античная метафизика: Страсти по бесплотному. Светлана Львовна Бутина-Шабаль. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Светлана Львовна Бутина-Шабаль
Издательство: ЛитРес: Самиздат
Серия:
Жанр произведения: Философия
Год издания: 1999
isbn:
Скачать книгу
.

      Абсолютные границы вариативности ответов на предельные вопросы проявлены уже в момент первичного самоопределения философии – в рамках античной метафизики, где набор принципиально возможных ответов развернул спектр расходящихся фундаментальных дискурсов. Таким образом античная метафизика оказалась парадигмальной в отношении любых мировоззренческих и метафизических конструктивных движений, что делает возможной рефлексию их становящегося содержания посредством нового перетолкования античной метафизики. Не случайно на рубеже культурных эпох, на каждом новом витке истории происходит постоянное возвращение к древним истокам. То есть осмысление прошлой культуры выступает как форма самоосмысления индивида и общества (Х. Г. Гадамер).

      Перетолкование античной метафизики на современном этапе начинается с освобождения от традиционной для прошлых веков интерпретации теоретических конструкций через призму борьбы идеализма и материализма. Попытка понимания – то есть попытка повторить первоначальное движение изнутри исследуемого предмета в область его выражения – позволяет обнаружить имманентную метафизическим конструкциям, подлинно осевую проблематику, образующую смысловое поле философской системы. И в качестве таковой предстает не вопрос изначального первенства идеи или материи, но дилемма Единого – многого. Именно эта проблема составляет призвание философии, обуславливая ее возникновение и принципиально оправдывая ее существование в дальнейшем.

      Центральное место проблемы Единого в философии признается теоретиками постмодерна. Более того, противостояние онтологии Единого и онтологии, модернизированной в духе меризма, оказывается первостепенной проблемой для современной философии. Предметом же предлагаемого исследования является логика раскрытия осевой проблемы Единого в истории античной метафизики, которая задает последовательную трансформацию философского мышления посредством образования самодостаточных дискурсов.

      Общая цель нашего исследования – не воспроизвести в очередной раз содержание метафизических систем античности, состоявшееся в известных текстах, но проявить не получившие выражения исходные интуиции и базовые схемы мышления, определяющие целостность и динамику этого содержания. Цель оказывается производной от собственных свойств объекта исследования – античной метафизики, которая не только различала "вещь" и "бытие в качестве этой вещи" ("το σακι ειναι")1, но постоянно совершенствовала и утончала это различение. В общем смысле "бытие в качестве этой вещи" представляет некий горизонт, фокусирующийся в вещь: не переставая быть горизонтом, оно сгущается на границах вещи и втягивает вещь в отношения с тем, что за ее границами. Таким образом, "бытие в качестве этой вещи" вопрошает другие вещи, размазывая в акте трансформации границы этой вещи. Поэтому, если рассмотрение вещи осуществляется в масштабе этой вещи, рассмотрение "бытия в качестве этой вещи" предполагает сверхвещный масштаб определенной смысловой целостности, образованной по некоей мыслительной схеме. В соответствии с этой принципиальной установкой мы видим каждый конкретный, выраженный в категориальной системе дискурс в общем потоке смысловой трансформации, который поддерживается активирующими рефлексию импульсами остро трагического мирочувствования и одновременно бессознательной интенцией к исправлению (совершенствованию) миропорядка в жизнеутверждающем ключе, что совершается в границах, определенных дилеммой Единого – многого.

      История античной философии традиционно пишется как рационально-позитивистская интерпретация посредством попыток восстановления оснований таинственного "греческого гения", которые представляются либо "социально-культурными характеристиками эпохи", либо "обликом древнего грека" (например, у Б. Рассела, М. Мамардашвили), "в сознании и душе которого конституировалось философствование как особое занятие", и этот "облик" оказывается абстрактной индивидуализацией все тех же характеристик античной культуры. "Таинственный греческий гений" ловится абстрагирующей рефлексией в сеть внешних ему обстоятельств, которые, тесно окружая, не оставляют "гению" неприкосновенного пространства бытия, стремятся собой его исчерпать.

      Но метафизика – это способ предельного вопрошания (М. Хайдеггер). Метафизические вопросы обращены не просто к природе, истории, языку и пр. самим по себе, в них захватывается и сам вопрошающий2. Стало быть, метафизические вопросы побуждаются не праздным любопытством, а интенсивным переживанием, подобно тому, какое Лев Шестов предположил относительно Кьеркегора: "Киркегард почувствовал, что начало философии… отчаяние: de profundis ad te, Domini, clamavi (Из глубины взываю к Тебе, Господи! Пс., 130, 1-2) "; "открыл в себе и других безотчетный… страх… страх перед Ничто"3.

      Переживание, заложенное в фундамент философского дискурса его основателями, оказывается доступным для последователей в той мере, в какой оно выведено из имманентной глубины на поверхность смысла, конституирующей внутреннее и внешнее, свое и другое. Собственно поверхность – главный


<p>1</p>

"Минос" Платона.

<p>2</p>

Хайдеггер, М. Наука и осмысление // Новая технократическая волна на Западе. – М., 1986.

<p>3</p>

Шестов, Л. Киркегард и экзистенциальная философия. – М.: Прогресс-Гнозис, 1922. – С. 18, 55.