Чебыкин положил на стол лист чистой бумаги, ручку.
– Ведь знали, что на работу, зачем надо было так напиваться. Никакой ответственности. Позорите себя. Губите свое здоровье. – Хотел Чебыкин, чтобы Валиев с Пустеевым поняли это и не делали больше так.
– Леонид Иванович, ну выпили они… со всяким бывает. Человек – не машина, не компьютер, его не запрограммируешь, – выгораживал Пашков Пустеева с Валиевым. – Ну накажем мы их… Кому будет легче? Человек обозлится. Обязательно надо наказать! Законы у нас какие-то негуманные. Живем, вроде, в социалистическом обществе.
– Ну и что, если живем в социалистическом обществе? Так теперь надо нарушать трудовую дисциплину? – отказывался Чебыкин понимать Пашкова.
– Нет. Почему? Трудовая дисциплина есть трудовая дисциплина. Но в жизни всякое бывает. Может, человеку плохо. А русский человек привык горе топить в вине. Традиция такая. Испокон веков это ведется: от прадедов к дедам; от дедов к отцам; от отцов к нашим детям. Наказать человека – легко. Как будто других мер воспитания нет.
– Ладно, Сергей, хватит демагогией заниматься, – скоро Чебыкин понял, что от Пашкова ждать хорошего нечего, одна болтовня.
– Лапшу на уши вешает, – определил Бобров.
– Заслушаем виновников сегодняшнего собрания, – председательствовал Лаптев.
– … ну был с похмелья.
– С глубокого, очень глубокого похмелья, – поправил Чебыкин Валиева. – Утром, наверно, еще добавил.
– Нет. Утром ничего не было.
Тогда Чебыкин обратился к Боброву, как свидетелю:
– Олег, ты видел, какими они пришли на работу?
Олег не стал молчать:
– Да, вид у них был безобразный. Я бы тоже не допустил их до работы. Ты, Валиев, не мог работать. Реакция у тебя была замедленная. Ты бы себя изувечил и мастера подвел.
– Кто еще видел, какими они в среду пришли на работу?
– Леонид Иванович, ну всякое бывает, – опять заговорил Пашков. – Теперь обязательно наказывать надо. Они хорошие работники. У них сейчас полетит тринадцатая, премия… Почему вот так: наказаний много, а поощрении – премия?
– Я, Валиев, тебя уже предупреждал, чтобы ты не появлялся на работе в нетрезвом состоянии! – не мог говорить спокойно Чебыкин. – А тебе, видно, все равно. Конечно, тебя уже не перевоспитаешь, но надо и совесть иметь. Я повторяю: на работе с похмелья нечего делать. Я буду отстранять от работы. У кого какие будут предложения? Давай, Алексей Иванович, твои предложения, а то так всю смену просидим, промолчим.
– Какое мое предложение? – испугался Плотников. За всю свою трудовую деятельность в цехе, около двадцати лет, он ни разу не выступил на собрании: придерживался нейтралитета. Он тоже не раз выходил на работу с похмелья.
– Если человек захочет бросить пить – значит бросит; не захочет – насильно не заставишь, – так понимал Владислав.
– Объявить им выговор, – ничего лучше Лаптев придумать не мог: лечиться Валиеву нельзя, здоровье не позволяло.
– Выговор. –