Пусть теперь будет тихий, тёплый осенний вечерок. Да, именно так: тихий, тёплый и осенний – необыкновенно жаркие и весенние вечера порождают ненужное напряжение, суету, женские и редакторские обмороки, истерики, прелюбодеяния и даже внезапную трагическую гибель. А на кой мне вся эта карбюзель? Пусть лучше будут прогулки по аллее, скамеечки у пруда, романтичная случка в кустах стыдливо краснеющего клёна…
Ну, можно ещё Садольского с гитарой усадить на скамеечку – пусть себе поёт в уплывающую даль про то, как глютки около воды замерли. А рядом с ним Садолина выдаёт свои эго-литарные штучки. Да, это, пожалуй, будет недурственно: Садольский и Садолина в доле – вещают на пару вдоль по-над водной гладью. Садолина не успела допеть ещё, а уже собирается взлетать на невесть откуда взявшейся метле-мохнатке…
В такой вечерок хорошо сидеть у пруда на лавочке под клёном с фужером «Кьер-Кагора», медленно потягивая рубиновую терпкость и закусывая её кисловатым козьим сыром, кормить глюточек в пруду, смотреть, как тихо и безнадёжно падают на водную гладь пропащие осенние листья, равнодушно фиксировать доносящиеся из кустов оргаистические вопли и не думать, не думать ни о чём…
– Дзинь-дзинь, дзен-дзинь, дзинь-дзен – мелодичный звон скрин-колокольчика сначала будто бы стал уносить меня обратно в Вожделенную Обитель…
Но вскоре звук его явно сгустился, схватил моё внимание за нос и отправил его в дальний конец аллеи, где появилась хорошо знакомая по телеверсиям приснопамятная три«х» -стер-во-компания: Великий Маг-Профессор с чёрным глазом, огромный, но очень наглый и юркий Кот с неуклюжей ветхозаветной кличкой и длинный шут в клетчатом пиджаке с огромным Чёрным Козлоидом на поводке, на шее которого и болтался звенящий скрин-колокольчик. Неужели опять? Неужели взбрыкнуло томящееся дурной славой старое Козье Болото, и Козазелло собственной персоной решил пободаться со мной?
– Всё на аттрахционы к Кольцу Любви – Кольцу «А»! Только у нас! Отравиться из Чаши Жизни и прокатить по себе Трамвай Желаний! – вопиял во всю глотку шут в клетчатом пиджаке. – Окунитесь в бездны иллюзии бес-сознательного и сотворите с собой то, чего вам всегда жалко для других! И делайте ставки, господа, ставки здесь – больше, чем смерть!
Похоже, что не только спокойно не посидишь, но и ноги надо как-то уносить. Этот Чёрный Козлоид ничего весёлого явно не предвещал, а фамилия ведущего его на поводке шута очень напоминала мою собственную родовую и предвещела ничего приятного не предвещавшую встречу со своим очередным взбесившимся дублем. Но лучший известный мне способ выпутаться и ускользнуть из химеры мифа – это подчиниться и наблюдать. И я, пропустив мимо себя сомнительную компанию (Козлоид недобро покосился на меня, небрежно брякнув колокольчиком), поскорее двинулся к кольцу «А».
Кольцо «А» я обнаружил после долгих и мучительных поисков только в электорнном виде в сети чентернета и нехотя кликнул мышью: опять придётся болтаться в сквирт-реальности…
*
В районе кольца «А» обнаружились два неизвестных мне ранее аттрахциона, явственно обнаживших свою связь с моим довольно тесным знакомством с будущим. Они словно вынырнули то ли из подворотни дикого постперекроечного капитул-лизма, то ли из глубин моих коллективно-мифологических культурологических бредней, то ли из всех трёх сразу.
Один из них довольно нагло обозвался «Чаша Жизни» и на первый взгляд смахивал на тщательно замаскированный под гигантский винный кубок череп Адама с сильно съехавшей набекрень крышкой, торчавший из огромной металлической площадки, стилизованной под серебряное блюдо. Возможно, это был вовсе и не череп Адама, а череп богатыря Святогора, бедного Йорика, профессора Доуэля, кремстителя господня Йохананна или даже не-композитора Берлиозуса в ненатуральную величину, а может и нечто среднее не-арифметическое между ними.
По лестнице, проходящей через левую ноздрю, правое ухо и полуоткрытый в туповато-смертельном из-умлении рот с порядочно уже подгнившими, пломбированными в госпитале немецкого генштаба зубами, можно было взобраться на самое темя героя и искупаться в притаившемся там бассейне, исполненном душистого вина марки «Кьер-Кагор», а заодно и напиться оного. По желанию и за особую плату можно было искупаться здесь с симультидами всех трёх киномаргарит, в естественном наряде, естественно. А в известные дни месяца – даже с добавлением в вино их жертвенно-менструальной крови.
Правдославные могли совершить купание ещё и с поп-актёром в придачу, так что изначально налитая в череп-бассейн вода довольно споро превращалась в вино, а вино претворялось в Кровь Господню. Ну, или притворялось ею. Из киноведьм при этом торжественно изгонялся Вобланд, который выскакивал из бассейна нагишом то в виде мускулистого Гауфтмана, то дебелого, но величественного Бесолашвили.
Участники аттрахциона обязательно норовили кроме крови причаститься ещё и тела,