– Это, наверно, не лучший способ научиться чему-то, – стонала Стелла, обсасывая костяшки пальцев.
– Смирись, – сказал Джордж, которому опыт в этих вещах дался нелегко.
Четырнадцати лет, прямо из приютской школы, он поступил рабочим сцены в «Ройял Корт». Если он капал белилами на пол, помреж огревал его по уху кистью, если забывал промаслить тряпку, в которую заворачивал инструмент, ему моментально на шесть пенсов урезали жалованье. Раз он испортил доску, так старший плотник заехал ему пилой по костяшкам пальцев.
По горло сытый такой наукой, Джордж навострил лыжи в этот театр. Самая его первая работа была в знаменитой постановке «Ричарда II», когда П.Л. O’Xapa исполнял роль короля. Художник – его потом разнесло вдребезги у Триполи – хотел, чтоб низложенный Ричард изводился в подземелье замка – «…я тут раздумывал, как мне сравнить мир, где я прежде жил, с моим застенком…»[9], и Джордж, привыкший спать в комнате с восемью другими мальчишками, где по стенам стекал конденсат, где до лазарета докашливался ребенок, начертил замкнутое пространство, практически коробку, где человек едва мог стоять навытяжку.
Местная газета опубликовала рецензию: «Лицо короля, измученное, нервное, выхваченное лучом прожектора, плывущим во тьме… когда Экстон вошел и сбил с ног ослабшего Ричарда… тени тюремной решетки пронзали копьями задник… постановка была столь убедительна, что ни одна уважающая себя женщина в зрительном зале не могла удержаться от слез».
Потом пришла война, Джордж поступил в торговый флот. Через два года его судно подорвалось на торпеде в двадцати четырех часах ходу от Тринидада. Девять дней он мотался в шлюпке, орал рождественские гимны и харкал нефтью.
К таким рассказам Стелла привыкла. Каждый встречный мужчина плел ей про геройства, спасения, потопления. Все тонули в лодках; пробирались через границу, переодетые почтальонами; летели домой через Ла-Манш на крыльях, молитвах и честном слове. Коммивояжеры засучивали рукава, задирали брюки, демонстрируя шрамы, стучали себя по черепушке, показывая, где засела шрапнель.
Командира разорвало прямо в лодке, на глазах у Джорджа. Хотели его уложить, но он так обгорел, что застрял стоймя и пальцы прилипли к краю борта. Джордж отдирал кожу зубами. Отпечаток, напоминавший паутинку женской сетчатой перчатки, оставался на дереве, пока ее не смыло солеными брызгами.
– Какой ужас, – послушно вставляла Стелла. Джордж раскачивался над пожарным занавесом и улыбался. Стелла удивлялась, с какой нежностью вспоминают мужчины самые свои жуткие переживания.
О’Хара дослужился на военном флоте до капитана. В сорок четвертом он прислал Джорджу открытку: где-то в Котсвулде слепой старик палкой нащупывает деревенскую тропку. Эта открытка до сих пор была прилеплена на стене под американским лосем и рядом с пожелтелой вырезкой из газеты – рецензией на «Ричарда II».
– Мне очень жаль, что я не видела пьесу, – любезно заметила Стелла.
Джеффри сказал, что