В. Сорокин «Из рода джигитов»
* * *
Довольно долго он работал в группе брата Ирбека, на нём были самые ответственные трюки, потом ушел в кино и, кроме блестящей каскадерской работы, принесшей ему славу среди коллег-профессионалов, показал великолепную актёрскую, снявшись в заглавной роли картины «Не бойся, я с тобой»… Но всё это были только подступы: к самому себе.
Каких только мук не натерпелся он со своею заветной целью – конным театром! На «бис» приняли постановку экзотического «Золотого руна», в которой Миша попеременно изображал нескольких героев сразу… Но пришла пора мудрой зрелости… как он над своею «Русью» трудился!
По сути, то была непростая наша история, проходившая не только у зрителей на глазах, заодно – пред очами святого Георгия Победоносца, образ которого воплощал столько лет мечтавший об этой работе Миша.
Не только богатырь и красавец – благороднейший человек и умница, которого сама природа, казалось, создала для столь высокой и ответственной роли…
С неизменным копьём в руке, как смотрелся он, в серебристом шлеме и алом плаще поверх сверкающих доспехов, на своем верном Эдуарде – мощном сером жеребце в яблоках!
Г. Немченко
* * *
Лучше давай вспомним на пару, как говорят ромы, Грэнгиро Дэва, Лошадиного Бога. Не забыл, как его зовут? Правильно – дядя Миша Кантемиров. Просто бог. Которого ослушаться ни один, самый оторванный конь, не смеет. Он может как угодно: в седле, без седла, вовсе по-эльфийски…. Величайший в мире постановщик конных трюков, у которого ни в одной постановке не погибла ни одна лошадь.
За ним кони идут безо всякого вервия – просто потому, что сразу верят ему, и безгранично. Бог не может привести в плохое место. Грэнгиро Дэв не может обидеть.
Из переписки во Всемирной паутине
* * *
Мне удивительно, что его кто-то не знает
Н. Догадина, ученица
Часть первая
Встреча
Поверивший в слова простые,
В косых ветрах от птичьих крыл,
Поводырем по всей России
Ты сказку за руку водил.
П. Васильев
1
Июнь пришел теплый, но пасмурный и ветреный. Почти каждый день шли дожди. Город стоял – погруженный в водопад зелени. Необыкновенно высока была трава. Ей навстречу спускались ветви деревьев, отягощенные листовой. И все это колыхалось, пахло пионами и дождем.
И все это было – юность, как и белое шелковое платье в розовых цветах, как и начавшиеся экзамены, которые волновали уже не сами по себе, а – преддверием дальнего пути.
За душою пока всего – сказка детства, потихоньку забывающаяся, да несколько книг и фильмов, ставших родными.
С книгами было трудно. Библиотека дедушки и бабушки, собранная ночными стояниями в очередях, и отрывом от семьи денег – «Я шесть лет ходила без зимнего пальто» – повторяла бабушка, – библиотека эта состояла в основном из классики. Но классики, которую признавал советский строй, которая – по большей части – входила в обязательные школьные программы.
Наша же литераторша Анна Николаевна, в преддверии пенсии окончательно разлюбившая детей и свой предмет, не умела показать очарование романа или повести в целом, но, препарируя, но, вычленяя отдельные отрывки, требуя их долгого «разбора», превращала уроки в подобие душевного изнасилования.
Те, кто не утратил все же любовь к чтению, разживались книгами как могли. Ряд авторов, благодаря Аннушке и «социалистическому реализму» – не воспринимался.
Юности хотелось иного корма для души.
«Консуэло» мне на два дня дала мамина знакомая, «Голова профессора Доуэля» пришла в руки в читальном зале, «Черный тюльпан» был куплен втридорога в одном из первых коммерческих книжных отделов.
С фильмами было еще хуже. Приходилось полагаться исключительно на милость телевидения и кинопроката. Что покажут…
Но расставаться с героями, которые уйдут вместе с погасшим экраном и неизвестно когда вернутся…
Я пробовала найти выход. Ходила на один и тот же фильм и пять, и шесть раз – пока не запомню наизусть. А дома брала тетрадь, и записывала кино – как книгу, чтобы читать и перечитывать.
Сейчас это в практике, в книги ложатся даже сериалы, а тогда – помню стопку клеенчатых коричневых и черных тетрадей, мою «библиотеку». Легко переносились на бумагу «Горбун», «Капитан», «Тайны бургундского двора», «Неуловимые мстители», «Не бойся, я с тобой».
Пройдет время, и большинство произведений, которые раньше вызывали восторг, покажутся слишком наивными.
Каждое такое разочарование в чем-то обеднит детство.
Но останется несколько героев, которые незримо