– А я море как-то побаиваюсь… – призналась тогда она.
– Почему же?
– Стыдно признаться, но мы с мамой никогда раньше не были на море. И от этого море мне кажется каким-то большим дышащим монстром. Иногда оно мне даже снится, как оно тянет ко мне из глубин эти страшные щупальца… Ведь никто не знает, что оно там в себе таит, это море?
Мужчина улыбнулся.
– А ты представь лучше теплое солнышко, как идешь с мамой по пляжу, возвращаясь с рынка, и кушаешь крымскую черешню, а косточки прямо на песок плюешь.
– Нехорошо это, что плюешь, – нахмурилась девочка.
– Напротив, прекрасно это! – воскликнул мужчина в куртке. – В этом и есть счастье, что никто тебе и замечание не делает, что плюешься-то. Черешенка ведь вкусная- вкусная, так и тает во рту…
– Пожалуй, Вы правы, устала я от этих запретов. То нельзя, вот это тоже нельзя… А когда можно? Я непременно хочу быть счастливой, – и девочка улыбнулась и посмотрела на маму. – Чего мы, мама, ждем все, а? Купим прямо сейчас пакетик черешни и плевать косточки в разные стороны будем, а мама? Прямо на асфальт плевать будем…
– Да уж! Вы ей сейчас насоветуете! – возразила невзрачная женщина и погладила свою дочь ласково по головке. – Где я тебе, Вика, сейчас черешню достану?
– Эх, верно… – расстроилась девочка, закусив губу от досады. – Может тогда следующим летом. Если, конечно, не умру.
– Вика, что ты такое говоришь! Ты же обещала! перестать разговаривать с посторонними о своей болезни, – сильно встревожилась мама.
– Они вовсе не посторонние, – фыркнула она в ответ. – Они люди и тоже когда-нибудь умрут. Между прочим, я имею право разговаривать с кем я хочу и как хочу. Мне уже пятнадцать лет, а в некоторых странах в таком возрасте выходят замуж.
– Ну, уж точно не у нас в России, – возразила мать. – И слава Богу. Куда такая наивная замуж собралась! За кого? Нет уж, пока тебе не исполнится восемнадцать лет, и не думай о самостоятельности…
– Мама, мама, ты забываешь, что мне никогда не исполнится восемнадцать лет!
– Да что ты такое говоришь, Вика!
– Не обманывай меня и себя, мама. Я все слышала, что доктор в последний раз говорил, да и слышать этого не надо. По твоим заплаканным глазам все видно. Будь реалисткой, мама…
Глаза девочки вдруг сверкнули жестокостью. Она опять сжала в каком-то протесте свои слабые кулачки, пытаясь преодолеть гнев и понимая, что обидела мать, и вдруг горько расплакалась. Ей стало неудобно за слезы перед людьми.
– Мама, увези меня отсюда, увези! – запричитала она. – Пожалуйста, мамочка…
Невзрачная женщина тяжело вздохнула и откатила коляску от мольберта. Художник бросился за ними, умоляя хотя бы подождать минуту. Рисунок углем почти был закончен, но мама Вики не желала слушать его обрывистые доводы.
– Люда, ну как же так? Как же так?
– В другой раз закончим, не видишь,