Цепляясь за перила, с трудом поднимала ноги. Родной второй этаж вдруг оказался расположенным слишком высоко, а рюкзачок за спиной – неожиданно тяжелым. Ступень за ступенью преодолела скрипящую песком под кроссовками лестницу. Ослабевшие руки отказывались снимать рюкзак, искать в нем ключи.
Я привалилась лбом к мягкой обивке новой двери и люто жалела, что Павлик сегодня на подработке. Вот бы завалиться в кровать, и чтобы он чай горячий с лимоном приготовил, и градусник дал, и одеялом укутал.
Лимона, правда, нет и телефона тоже, чтобы позвонить и попросить купить по дороге. Наконец нащупала среди спортивной одежды и кроссовок клыкастую черепушку брелока и вытащила связку из трех ключей. В новый замок ключ вошел не в пример мягче, чем в старый, и провернулся бесшумно. Дверь тоже открылась бесшумно, и на меня выплеснулись звуки: частый скрип койки и недвусмысленные охи.
Сердце ухнуло куда-то в неизвестность, руки повисли, и рюкзак тихо плюхнулся вниз. Горло будто перехватило невидимой сильной рукой. Вдохнуть не получалось, точно в полусне я шагнула вперед.
Стоны стегали плетьми, я шла сквозь светлую прихожую, вздрагивая в такт им и скрипу кровати.
«Нет, только не это! – Меня будто замораживали изнутри. – Может, он кому-нибудь ключи дал, попользоваться разрешил…»
Но здравая часть разума упорно отмела эту надежду: брезгливый Павлик никому не позволит пользоваться нашей кроватью. В прихожей стояли его туфли. И светлые босоножки на шпильках.
Сквозь рифленое стекло двери в спальню проглядывала светлая скачущая фигурка.
Протянула руку. Сердце екнуло, предупреждая, что, если открою дверь, – пути назад не будет. В груди разливалась боль. Я с силой распахнула створку.
Воздух из груди вышибло точно ударом: верхом на Павлике скакала Светка, потряхивая силиконовыми сиськами, на увеличение которых я одалживала деньги. Мое лицо свело судорогой. Увидев меня, Светка ойкнула и хитро, с надеждой глянула на округлившего глаза Павлика.
А я не знала, что сказать.
Моргнула. Скрестила трясущиеся руки на груди.
– А ты почему не в секции? – сипло спросил Павлик.
– А ты почему не на подработке? – тихо спросила я.
Наконец Светка отклеилась от него и, завернувшись в покрывало, двинулась на меня, но я стояла в дверях, и она благоразумно сохранила дистанцию. Впрочем, мне было так холодно, что я ничего не могла бы ей сделать.
Так мы и застыли. Самое плохое – Павлик не прятал глаз и не выглядел виноватым. Скорее злился. Ну конечно, я помешала развлечению.
Мы продолжали чего-то ждать. Нервно заправив за ухо осветленную прядь, Светка опустила густо накрашенные ресницы:
– Саш, пропусти, пожалуйста.
Механически отступила в сторону. Светка подхватила игривое бежевое платьице, набитую косметикой сумочку и кошачьей походкой от бедра двинулась на выход, оставив в постели кружевные трусики и бюстгальтер.
А Павлик смотрел ей вслед жадным, восхищенным взглядом.
Высокая и гибкая, как пантера, она прошла мимо, обдав меня ароматом духов и запахом моего мужа, и с потрясающей наглостью свернула в ванную комнату. В приоткрытую дверь было видно, как она поправляет светлые, идеально уложенные даже сейчас волосы, оглаживает четвертого размера груди с торчащими сосками.
Меня замутило. Шагнула в спальню и захлопнула дверь. Стекло зазвенело.
– Почему? – только и могла спросить я.
Презрительный, оценивающий взгляд Павлика резал сердце, выбивал из колеи и замораживал, замораживал еще сильнее, хотя это казалось невозможным. А я стояла перед ним и ждала, хотя все уже безвозвратно уничтожено и в его ответе смысла нет.
– А ты не понимаешь? – Павлик взял с прикроватной тумбочки тонкие дамские сигареты Светки и закурил, нарушив (вероятно, не впервые) данное мне слово больше не вдыхать всякую никотиновую дрянь. Дым от первой затяжки на миг прикрыл его лицо. Павлик тлеющей сигаретой указал на меня и как бы обвел по контуру. – Ты в зеркало себя видела?
Плотнее стиснула скрещенные руки, да так крепко, что подвеска с черепом больно вдавилась в предплечье и грудь.
– Джинсы, все эти твои детские фенечки, воронье гнездо на голове, кроссовки и майки с тупыми надписями были милы, когда тебе было пятнадцать. Даже в восемнадцать это выглядело ничего, но теперь, Саш… – Он поморщился. – Ты же взрослая женщина, а выглядишь как какая-то гопота из подворотни. Мне стыдно с тобой на людях появляться.
Дыхание перехватывало от каждой фразы. И была растерянность – всепоглощающая, парализующая.
– Тебя же устраивало.
– Разве? – Хмыкнув, Павлик снова затянулся. – Разве я не намекал много раз, разве прямо не говорил, что пора остепениться?
– На твои корпоративы я всегда надевала платья.
– Редкие