Чехарда больших городов. Так часто трогает нас. Мигает таблоид; текут минуты; и неоновый флер рекламы – унылые спутники вечно торопящегося ритма больших городов. Начинается ночь, и мой паркер лишь отчасти может сказать мне, что среди недоеденных булок, есть место для малых. Будучи их вечным жителем, не замечаешь совсем неприметных и развенчанных на обочине жизни. Я задумываюсь об этом, и это странно. Ведь – всего лишь беседую сам с собой. Но что-то говорит мне, будто в этом скрыта чудесная воля, а краткость форм не всегда хороша. Стоит подумать о большем, чем писать сводку аналитики в вечно стремящемся за пределы времени, меняющемся, бегущем мире, настолько скоро и быстротечно, что десятки лет теряются в них, как один день.
Индейцы говорят, что если верить разуму, можно услышать гимн логики, но услышать свое сердце так же трудно, как различить писк комара в девяти милях от бивуака.
Будет не так жарко сказали по радио, но все, что есть сейчас у меня это горячий кофе и жара в сорок градусов. Стальная линейка отражает дым, поднимающийся от моих сигарет, и только то неразумное, случайное существо, сплошь состоящее из случайностей и несправедливо подающее успех и радость, которое зовут богом, знает, когда рассеется этот дым. Небо над городом полное звезд заволокли облака и кажется, что случайно в этом месте на уголке дома, в перепруженной автомобилями улице уснула кочующая тишина.
В этом городе слишком многое покажется вам странным, но самое странное в нем – люди, успевшие отвыкнуть от спокойствия и теплоты, полные деловой хватки и падкие на скорое слово, вменяющие тишине старых правил гомон уличных зазывал, лихорадку наживы и механику структурированных машин, без чувств, без эмоций, без слов, а только жесткая политика в скудных рамках глухо-немой толпы.
Мой кофе остывает понемногу, но сегодня он особенно свеж и бодр. А если добавить Irish cream и мороженное с перцем к водке, то наша беседа приобретет краски необычайной ночи. И если так, если все это есть, останьтесь со мной ненадолго. Мои мысли снуют в абберациях скупых культур и народов. В них не осталось величия, как пропадает оно с мечтой. И если так, то сколько еще открытий осталось на судьбу забытых, сильных и слабых мира сего? Все было сказано, и все забыто. Ты ходишь по кругу, словно по выложенным камнями пиктограммам, и только морок знает, где ночевало вчера. Время пустых городов – бремя напруженных и летящих вдаль мостовых. Everything, what was, was written before.
Танец больших городов, страсть и шум мегаполисов, безумная карусель сиюминутной канвы – то, что оставили нам в наследство наши предки. Можно ли было себе представить тогда, что начнется стоккато стремительной жизни, миллионов авто, метро и тонны стеклобетонных мешков, свечи высоток, сверкающих сталью, меркло поблескивающих лэд-люминесценцией, тысячи тысяч маленьких уголков за стеклом небоскребов, – все это произойдет?
Раньше мир был библиотекой, а не тоннами бесплотной, лишенной материи инфоструктуры. Ломящей полки серверов в общественных сетях, на самых нижних этажах КНУК и OPDS.
Раньше все познавалось впервые. Теперь мир стал отягощен индустриальной машиной, технологиями, нано и новой эпохи. Интерпретационной техникой и достижениями НТП. В эту эпоху сложно оставить свои гаджеты нетронутыми, сложно оставаться самим собой, не потерять связь откуда пришло наследство, найти корни и жить с ними в ладу. Странно об этом думать. Ведь мы уже живем в железобетонном царстве машинного масла и в фэшн-полайт плэйс, месте, где битум асфальтов и тротуары заменили красоту форм и природу, офисные кабинеты корпоративных студий – деревья и автохтоны. Саванны и пампы – кластеры межнациональных корпораций. But I still love you like a bullet love a gun, мой мегаполис!
Сколь прекрасен ты ночью. И нет другого пейзажа желанней таблоидов и ночных огней.
Говорят, раньше мир был библиотекой. Он и сейчас таков. Изменилась лишь внешность. Поменялся антураж, стал новым дизайн, методы и принципы стали иными, but Juda went back to the Nazareth,
Everything was like before
And the pharaohs killed the first born son
Good lord Jesus Christ went back to his whore
The whore went back to Babylon
Ничего фактически не изменилось, за исключением того, что воздух стал менее плотным, динозавры вымерли, миллионы айдл девиц делают селфи и выкладывают в инстаграм, дышать мы стали окто-числом, дизелем, а рыба плавает вместе с дельфинами, касатками и пингвинами в нефти с мазутом, поклонение восьмицилиндровых и порока – икона нынешнего века. Незанятая молодежь и живущие на подарки с Рублевки и Беверли Хиллс Бэтти Пэйдж и альфонсо Пэр Голуаз подражают своим героям 90х с разворотов постеров и уличной жизни, делая селфи еще ярче и оригинальней не только девиц, но и дам, пользующихся услугами “позвони мне, позвони”. Ничего не изменилось в этом мире за последние 80 лет, за исключением библиотеки, которой стала