Вспомнился Афганистан: выпала и на его жизнь война. Как же ему не хватало родных российских закатов в горах Афгана! Там только зайдет солнце за горы – и сразу ночь.
Как-то раз его группе пора было остановиться на привал под перевалом, стали место выбирать удобное. Видят остатки костра, решили здесь и отдохнуть. Невдалеке камень лежал с плоским верхом, удобно на таком сидеть. Тимофей сбросил всю амуницию с себя, присел на камень.
Отдохнули, костра не разводили, день к вечеру клонился: солнце уже к горам приближалось, собрались дальше идти. Тут Николай, здоровый краснощекий рязанский парень, в шутку предложил: «А на дорожку присесть?» – и уже со всем снаряжением на себе сел на этот же камень. Тут же раздался взрыв: мина под камнем была. Обе ноги Николаю и оторвало, но сознание не потерял. Кинулся Тимофей к нему, и, видно, в шоке перед смертью только Николай и сказал: «Кому же я теперь без ног-то нужен?» Стиснул зубы Тимофей, чтобы не закричать, они даже заскрипели у него, а по щекам слезы текут, и ком горло сдавил. Подумал тогда Тимофей: «Сколько же я ребят потерял, что матерям скажу?» И добавил про себя: «Если сам живой останусь».
Только позже, когда шли через перевал, торопились пройти его до ночи, подумал он: «А ведь перед Николаем я сидел на этом камне, да видно веса во мне не хватило, чтобы мина сработала: чудом живой остался!»
А когда войска выводили из Афгана, то в первом же нашем городке, как выхлопной газ выстрелил сзади легковой машины, так вся группа Тимофея мгновенно в придорожных канавах по обе стороны дороги и залегла: рефлекс. Долго еще к мирной жизни привыкали.
Много всего было: вспоминать и вспоминать, война – это, считай, целая жизнь.
Тимофей был среднего роста, коренаст; голова ото лба уже сильно облысела, но в целом мужик он был еще крепкий, хотя и на пенсию вышел. После того как свое отработал, первое время еще держался за городскую квартиру. Но здоровье постоянно напоминало, что пора бы и сменить грязный город, набитый машинами и выхлопными газами, на чистый воздух, тишину и покой. Заснуть в городе он все одно не мог от круглосуточного гудения автомобильных моторов: снотворное принимал. Да и два инфаркта не шутка: не давали о себе забывать. Как поедет в город по какой-либо надобности, так стоит ему только из электрички выйти, одышка давит. Правда, надо упомянуть и о том, что курить он так и не бросил. Не пил уж и не помнит сколько лет, а вот курить бросить никак не мог; все оправдывался перед собой: «А что у меня еще осталось?»
Наконец продал свою городскую квартиру, уехал сюда в село. Числился сей населенный пункт селом Березовкой, да только вместе с Тимофеевым двором было в нем еще только несколько дворов. Вот и понимай, как хочешь: село или деревня. Надо сказать, что когда-то давно церковь здесь была: до сих пор ее остатки были видны. Так что, наверно, осталось старое название: «село», несмотря на то, что ни церкви не было, ни народа в нем почти не осталось.
Место было тихое, вокруг лес. Тишина. Дорога недалеко, но машины по ней редко ездили. Это место присмотрел Тимофей Иванович давно: когда-то грибы сюда ездил собирать; не вытоптан еще лес был и до сих пор, черничные заросли тоже попадались; следы кабаньи и лосиные встречались нередко.
Вот и купил здесь себе дом, рубленный, с приусадебным участком. Сидеть без дела не мог: в первую же весну вскопал и засадил огород. Сад от прежних хозяев остался еще крепкий, только ухаживать за ним надо было. Да крышу, забор подлатать, дров наколоть: мало ли дел в крестьянском хозяйстве.
Дом его стоял на окраине поселка, поближе к шоссе, а там и до городка при станции недалеко автобусом. В свой же город ездил редко, только когда приглашали: либо у детей или внуков день рождения, либо чтобы встретиться со старыми боевыми друзьями, коих уже почти и не осталось: пальцев на руках хватало, чтобы их пересчитать.
Был Тимофей человеком не то что нелюдимым, но необщительным. Одиночество любил, потому и не переживал особо, что дети, бывает, за целое лето ни разу не заезжали к нему, не говоря уж про зиму.
Тем не менее, быстро темнело, а на западе небо разгоралось и разгоралось. «Так бы сидел и смотрел на такой закат, не отрываясь, как на Вечный огонь», – думал Тимофей, наливая еще одну чашку чая. В сумерках уже видна была только кромка леса на багровом фоне.
Дрова в печке приятно потрескивали, тянуло немного дымком. «Градусов под двадцать мороза», – подумал Тимофей и с удовольствием расстегнул еще одну пуговицу на вороте рубахи. Дров он сегодня наколол много, с запасом: предупреждали о морозе.
Тимофей встал из-за стола и направился к печке: пошевелить горящие дрова, но, услышав вдруг негромкий стук в дверь и молодой сильно уставший и басовитый голос за дверью: «Пустите, а то насмерть замерзну: ни ног, ни рук уже не чувствую», – медленно подошел к входной двери и пытался через глазок разглядеть говорящего человека. К этому времени сумерки перешли в ночь и разглядеть никого не удавалось. В поселке не светилось ни одного окна. «И куда, как назло, все