Теплая Сибирь
Воспоминания
Тетя Валя вместе с любимым сыном Геной Томиловым. Так вместе они и похоронены
Свидетельствовать об обстоятельствах времени и места обычно поручают документам из госархивов. Однако частные записки, хранящиеся в шкафах обычных сталинок или хрущевок, порой не менее красноречивы. И в массе своей могут дать не меньше сведений.
Таковы воспоминания Валентины Федоровны Забуруновой (1914—1999). Валентина Федоровна родилась в Иннокентьевске Иркутской области. Там она закончила Техникум путей сообщения, после чего работала на строительстве железной дороги Новосибирск – Тогучин, школьных зданий в Новосибирске, на заводе расточных станков в Кривощеково. В общем, как принято было говорить когда-то, «настоящая рабочая биография». Но воспоминания ее не о станках и не о трудоднях. Это почти поэтическое описание жизни в советской провинции. Сквозь безыскусность письма и непосредственность авторского взгляда сами собой проступают характернейшие детали момента.
Я родилась за три с половиной года до Октябрьской революции. Отец мой, Федор Андреевич Забурунов, родом из Астрахани, оказался в Сибири, в Александровском централе. Он – политический ссыльный. Будучи призван в армию, служил матросом на Каспийском море. В то время, он рассказывал, был сильный произвол офицеров. И вот одного из матросов, который служил вместе с отцом, за революционные настроения забили до смерти. Возмущенные сослуживцы организовали бунт на корабле и сбросили в Каспий, так говорил отец, ненавистного офицера. После этого последовал арест и военный суд. 6 матросов были приговорены к ссылке в Александровский централ. Гнали их пешим ходом.
Мать моя, Федора Георгиевна Дронова, вместе с матерью жила в селе Александровское, в 70 км от Иркутска, она и уроженка этого села.
Кроме меня, младшей дочери, в семье было трое детей – брат Володя, сестра Анна и Елизавета. Сестра Анна уже училась в гимназии, брат – в реальном училище, а мы с Елизаветой были еще маленькими. Жили мы в Иннокентьевске на Четвертой улице, там улицы именовались счетными единицами. Наша улица была главная, на ней находились – гимназия, реальное училище, базар, жили на ней преимущественно железнодорожники. Я помню наш дом, сад, который посадили наши родители: замечательные кусты черемухи, сирени, красной смородины. Летом сад превращался в прекрасный цветник. Моя сестра Анна была большая любительница цветов, было очень много клумб. Аромат резеды, душистого горошка, табачка наполнял запахом весь дом. Как я помню, с ранней весны и до поздней осени в доме стояли вазы с цветами. В доме было три комнаты, кухня. Всегда тепло и светло. По вечерам в большой комнате зажигали большую керосиновую лампу под зеленым абажуром.
Родителей было у нас принято называть «мамочка» и «папочка», да и родители называли так друг друга. Я помню, что у нас были утки, а селезень жил у нас года три, и так любил маму, что буквально ходил повсюду за ней, даже в церковь ходил ее провожать.
В 1920 году мы потеряли нашего кормильца – умер наш отец. И вот в такое тяжелое время мы, четверо детей, остались с мамой. Мама хорошо шила, она ездила в деревню и обшивала людей, а за это привозила домой продукты. Летом мать жала хлеб у кулаков. Она классически жала, ее снопы вызывали у всех восхищение, жала без потери колоска.
Смутно помню интервенцию. У нас в Иннокентьевске были чехи, японцы. Вот напротив нас на квартире жили японские офицеры. Когда они меня видели (я была полненькой девочкой, румяной и кудрявой), один из офицеров подходил ко мне, щипал тихонько за щеку и говорил: «Яисько», что означало «яичко». К чехам мы с сестрой ходили на воинский пункт (там были казармы) с солдатскими котелочками за супом. Они наливали нам очень вкусный суп с фасолью и давали 2—3 галушки, политые топленым маслом и посыпанные корицей. Мы едва доносили это вкусное кушанье до дома, ели, оставляя брату и сестре.
2
Помню также очень смутно, как шли каппелевцы – это белогвардейцы, которыми командовал Каппель. Они чувствовали, что Красная армия наступает, удирали целыми семьями, шли большие обозы. Зимой, в очень холодное время, – на санях, розвальнях, укутанные в пледы, овчинные дохи. Везли они много добра, награбленного у людей.
Однажды ночью, мы уже спали, вдруг слышим стук в ворота и крик: «Откройте, а то будем ломать ворота, подожжем ваш дом». Мамочка в тревоге соскочила с постели, разбудила старших. Брата Володю спрятали в подпол, так как молодых парней они угоняли с собой. Стук повторился. Мамочка зажгла коптилку и пошла открывать. И вот весь обоз заехал к нам во двор. Тепло и покой нарушила оголтелая орава, ввалились в дом бабы, дети. Они чувствовали себя полными хозяевами. Начали приказывать – топи печь, давай большую посуду. У них были набиты мешки курицей, гусями, еще не общипанными, пельменями. Большой посуды у нас не было, и мама достала чугунок для парки белья, поставила его на печь, и они сварили пельмени. В доме был такой вкусный запах, но мы не смели подняться с постелей. Утром они уехали. Они скормили своим лошадям наше сено, заготовленное нашими детскими ручками