Anna. И вновь парадокс: ГЛОХНУ ОТ ТИШИНЫ…
Фрагмент 5. К вопросу о непоследовательных мыслях
Anna. Будь оракулом! Гляди равнодушными глазами и знай лишь свои цели. Каменей изнутри—не воспринимай личностей, не узнавай знакомых лиц, замыслы не разгадывай, не сопоставляй поступков, не трактуй слов, не суди вопросов, не обнаруживай страстей, мести не верши, не давай ложных показаний, не приписывай аналогичностей. Ответь объективно—забудь, кто я! Лишь эти условия. Могу я спросить? Задать свои дикие вопросы?
Charlotte. Диких ответов не будет.
Anna. Способен ли яд избавить от нелюбви?
Charlotte. Нет. Ваша панацея избавит лишь от жизни. А нелюбовь так и останется, но без надзора, в запущенном состоянии; обретет бессмертие—и еще посмеется, что вы не могли.
Anna. Кто же излечит эту напасть?
Charlotte. Как знать! Может быть, черные чернила, которые безжалостно зачеркивают на бумаге ненавистное слово, может, операции по удалению сердец, но все-таки главное—ввести конкурента. ЛЮБОВЬ. Они не уживутся… А далее я не оракул!
Anna. Как же снискать его любовь?
Charlotte. Я предупреждала: никаких оракулов.
Anna. Ты не знаешь?
Charlotte. Не жадничаю!
Anna. Я погибла!
Charlotte. Ты будешь жить! День будет проходить за днем—пусть в слезах, мучениях, просьбах и жалобах—и они будут проходить—и ты будешь жить—и в грезах ты будешь сохраннее. И ты спросишь не раз об одном и том же—и опять не услышишь ответов; ты будешь похожа на потерявшего—который ищет бесплодно—и не потому, что ищет не в том месте, но потому, что недоумевает о факте пропажи, и ярость слепит его. А заодно и слезы… обиды.
А ведь мы все кричим—словно надеемся на внимание. Кричим—чтобы проснуться… в другой жизни, и бываем разочарованы, оказавшись в собственной постели. Бежали от ночных чудовищ—оказались в плену дневных теней.
Кто не сетовал, не был революционером, не рушил все окружающее из-за маленькой трещинки в бытии?
Живете! Что вам надо? Жить? Живите! Имейте такую смелость, будьте изобретательны.
И живут!—выделяются надклассом, становятся людьми, нуждаются в чувствах—стремятся к словам, хватают книги, читают стихи, ищут—не находят, бросают, просиживают над чистым листом и , наконец, оставляют там следы желчи, выпускают отраву—проверяют силу слова.
В этом мире мы склонны предполагать, и вот, в силу этой склонности, предполагаю: один из этих грешников написал однажды «Ты любишь его, ты кажешься нормальной, и тем самым я не имею нравственного права говорить о своей любви… к ТЕБЕ!»
Anna. О Шарлотта!
Charlotte. И у меня ты просишь помощи—у растерзанного существа!
Anna. О Боже! Меня наградили слишком богато или слишком скудно. Подарить мне мужчину в оболочке, откуда его никогда не вытащить! Оградить его трезвыми рассуждениями других! Кто же, кроме меня, найдет в тебе далекое от видимости? Кто