1—2 мая
– В смысле? – спросил я свою бывшую девушку. – Ты током ударилась?
– Это ты где-то год пропадал. У меня теперь есть парень. Кстати, где ты был?
– Никуда, я жил в подвале, скрывшись ото всех.
– Уходи, врун.
Я окинул взглядом ее комнату. Она совсем не изменилась с моего последнего визита. Тот же зеленый диван, который никак не вписывался в интерьер, книга «Бусидо» лежала на этом диване, как год назад, наверно, решила перечитать, это я ей дал почитать. Только одно новшество в этой комнате – полудохлый кавказец, которого она называет парнем. Я в детстве тоже давал имена вещам, считал их живыми, но делать это в двадцать лет я считаю неуместным. И я решил этим поделиться:
– Где твой парень? Не вижу…
– Эй, как тебя… – перебило меня подобие человека.
– Я не с тобой говорю. Если я с тобой начну говорить, можете смело отправлять меня в психбольницу, потому что я говорю с неодушевленным предметом, – решил я поделиться той мыслю о вещах, что пришла ко мне минуту назад, но она не вызвала никакой реакции, жаль.
– Уйди, – попросила она меня.
– Иди на ***1! – сказал я.
После этой фразы я увидел, как ее глаза налились чем-то вроде слез. Но это не так. Слезы – это у людей, а это ребро Адама. Зато челядь на меня сразу напала:
– Извинись перед ней, – грубо произнес он.
– Твоя собака разговаривает? – спросил я, обращаясь к ее гордому взгляду.
– Слышишь, я советую извиниться, – тон был угрожающим, но это только больше меня заводило.
– Представься.
– Рамиль. Извинись перед ней, и разойдемся.
– Статус какой?
– Для особо одаренных повторяю: извинись и разойдемся. Жить надоело?
– Я и так живу. Ты кто такой, чтобы мне указывать?
В этот момент я ожидал удара справа, уже думал, в какую сторону уклоняться, чтобы контратаковать. Но:
– Ты перед своей телкой выебывайся, гидроцефал, – сказал он. Наверно, его много били словарем, оттуда павиан и узнал это слово.
– В горах устанавливай порядки, ты на равнине.
– Так себе поступок. Послать девушку на ***2. Я тебе указываю на недочет, – он говорил без акцента, поэтому ситуация не выглядела комичной, не «Камеди клаб» же.
– И? Тебя касается, какой я человек? Может, тоже пойдешь со своим выявлением недочетов?
Он что, не кавказец? Настоящий бы в меня уже давно кинул нож. Он что-то еще сказал, но я прослушал, в этот момент я смотрел на Аню. В черепной коробке диапозитивом появлялись красивые воспоминания: как я ее встретил, как поцеловал, как она меня пьяного вела домой и прочее. Чувство взяло верх:
– Извини. Но не из-за твоей собаки.
– Успокойтесь оба, – сказала она.
– Молодец, – сказала мне четвертая картинка эволюции Дарвина.
– Иди на ***3.
Кстати, о ноже. Он пошел на кухню и вернулся назад с кухонным ножом.
– За свои слова схватишь по лицу.
Я подошел в упор к нему.
– Давай. Достал нож – режь. Ты же ***4. Представь, что я баран. А нет, не представляй, я знаю, что вы с ними делаете. Представь, что я русский. Вы же любите так делать.
– Ты не прав, – сказала она мне.
– Он не такой? Старая песня.
– Уйди.
– Видимо, не я один в тебе овцу увидел, он тоже. То-то он на тебя набросился, – сказал я.
Мне стало еще страшнее от моего безрассудства. Поэтому я решил свести разговор на нет.
– Я так-то по делу, – сказал я, поворачиваясь спиной к ее парню, – мне нужна книга. С моими стихами.
– К чему тогда все это?
– Сама начала.
– Книги тут нет, она у твоих друзей.
– Зачем ты им отдала?
– Год прошел. Я хотела избавиться от воспоминаний…
– Иди на ***5, – перебил я ее.
Я вышел на улицу, оставшись с разбитым, хочется сказать корытом, но нет, с разбитым носом. Я все-таки доигрался. Зато теперь у меня есть наушники, я стащил их с тумбочки в прихожей. Не «пионеры», конечно, но на безрыбье, как говорится, и рак рыба.
Наушники легко нашли общий язык с моим телефоном.
И сразу заиграл Игги Поп – «Пассажир».
Я пошел к друзьям, а сейчас как раз Первомай, значит, они отмечают.
Я пошел к моему другу Птице. На праздники мы всегда собирались у него. По крайней мере, год назад.
Он жил в частном доме, наверно, поэтому мы там и собирались.