В то утро мне снился сон из этой же серии. Я видела себя в костюме Снегурочки из моей любимой оперы Римского-Корсакова. Я шагнула на сцену и только там поняла, что идет вовсе не «Снегурочка», а «Евгений Онегин», драматический момент арии Ленского перед дуэлью. Я, заплетаясь ногами в полах платья, бегу прочь, так и не поняв, как меня угораздило вылезти на сцену в таком наряде и в чужой опере. И почему сегодня идет «Онегин»? Я ведь только что, сидя у себя в гримерной, слышала по внутреннему радио музыку Римского-Корсакова, а потом голос помрежа пригласил меня к выходу на сцену.
Бывало, что я выходила во сне на сцену и не узнавала музыку, а бывало, что мне снилось, будто я пою, но никто не слышит моего голоса. Я уже привыкла к таким снам, благо они прерываются на самом интересном месте, в самом начале моего позора. Я успеваю только осознать масштаб случившейся со мной катастрофы, но от того, чтобы погрузиться в свое унижение с головой, испытать его в полной мере, меня спасает пробуждение.
Я покрутилась в постели, прислушиваясь к своим физическим ощущениям. Они были неприятными: горло иссохло от жажды, подташнивало. Полдесятого утра, Максима уже давно нет дома, это здорово, не нужно мучиться, дожидаясь, пока он уйдет и предоставит мне возможность улучшить свое самочувствие.
Я прошлепала босыми ногами к платяному шкафу, уверенно отодвинула в сторону вешалки с пиджаками и кардиганами и нашарила сумку, прислоненную к задней стенке. Открыла замок и достала две 250-граммовые бутылочки припрятанного с вечера итальянского брюта. Одну придется выпить теплой, ничего не поделаешь, другую я отнесу в морозилку, и к завтраку, пока я буду принимать душ, она успеет охладиться.
Я налила себе стакан просекко и медленно, со вкусом его выпила. Ну и что, что напиток теплый, зато газики немедленно прогнали жажду, а нежный вкус заставил меня испытать приятное ощущение. Хотя я знала, что это ненадолго.
Алкоголь мне давно уже не помогал. Вернее, на какое-то время расслаблял, делал голову пустой и отрешенной. Это ощущение пустоты поначалу показалось мне спасительным. Я словно поднималась с темного морского дна к солнцу, к свету. Но эти просветленные периоды со временем становились все короче. А действие моего лекарства стало все более привычным и предсказуемым. Целебные свойства алкоголя оказались ложными. Он перестал спасать меня, и на поверхность я уже не поднималась ни без бутылки, ни с нею вместе. Спиртное не стало лекарством, оно стало лишь проводником по нескончаемым, унылым коридорам моей депрессии. Бросить пить означало пойти по этим коридорам одной. В полном, кромешном, беспросветном одиночестве. А так как другой компании у меня не намечалось, я продолжала держать алкоголь за верного спутника, единственного, кто никогда не откажется от меня и не потеряет ко мне интерес.
Бедный Максим, нелегко ему, наверное, терпеть все это. Хотя, как все алкоголики, вынужденные скрывать свой образ жизни, я стала чрезвычайно изобретательной и хитрой. Максим знает, что я употребляю спиртное, скрыть это от человека, с которым живешь бок о бок, совершенно невозможно. Если даже тебя не выдадут глаза или заплетающийся язык, то обязательно выдаст запах. Скрыть его я не пытаюсь и ко всяким глупостям вроде «антиполицаев» и мятной жевательной резинки не прибегаю. Так что Максим знает, что я пью. Но я молю бога, чтобы он не знал, сколько я пью! В холодильнике у меня всегда стоит бутылка текилы, я прикладываюсь к ней и предлагаю ему. Мы лижем соль, чинно выпиваем по небольшому стаканчику, закусываем лаймом. Никакого криминала! Я упорно продвигаю в жизни такую версию: небольшое количество алкоголя благотворно влияет на мою ущербную психику. А соматическому здоровью