Быть там, где ты. Юлия Марченко

и лучше, влюбляемся, испытываем симпатии, антипатии… Но однажды наступает день, когда осознаешь, что за окном поздняя осень, а на душе – листопад и дождь с холодным ветром с утра и до позднего вечера. И тогда ты набираешь знакомый номер. А в ответ гудки. И смс: «У меня другая.» И ты хочешь бросить все и вся, чтобы просто забыть.

      Еще пошлой осенью мы гуляли по осыпанному листвой парку, много говорили, пили кофе по субботам, строили планы на будущее и мечтали. Этой осенью и этим вечером, заворачиваясь в теплый плед, я вспоминаю твой голос, твое лицо, наши разговоры.

      Мы познакомились прошлым летом, когда вместе работали на кухне в лагере. Когда я в первый раз тебя увидела, то почему-то подумала, что лучше тебя нет, и не может быть. И сегодня я все еще такого же мнения о тебе. Позже, общаясь с тобой и от разных людей, я узнала лишь немногое о тебе: что тебя зовут Артем, что ты из Донбасса и что у тебя большая семья. Я узнала также, что ты врач-хирург и что живешь ты сейчас в Харькове…

      За время нашего знакомства ты часто «пропадал» – уезжал домой в Донецкую область. Там уже второй год шла война. Я очень волновалась каждый раз, когда ты бывал там, и даже написала об этом стих:

      Очень трудная дорога.

      И опасностей полно.

      Не молилась так я Богу

      Уж давно.

      Сохрани его, о Боже,

      Не от зноя, зимних бурь,

      А от страха, и, похоже,

      Что от пуль!

      Никогда пусть не увижу,

      Пусть лишь будет он живой,

      Как бессилье ненавижу,

      Боже мой!

      Впереди длинна дорога,

      Далеко еще до бурь,

      Сохрани же от бессилья,

      И, похоже, что от пуль!

      Этим вечером я вспоминаю, как ты навещал меня в больнице, когда я заболела, как успокаивал, когда я плакала, и многое другое. И вот теперь ты говоришь, что у тебя другая. Впрочем, я на тебя не в обиде, да и мне есть, что вспомнить, есть и будет. Лишь за одно обидно: я мечтала растить твоих детей и вот вчера я узнала, что там, в Донецкой области, тебя ждет невеста и готовится к предстоящей свадьбе. И теперь я думаю, как мне поступить. За окном льет дождь, а я сижу за столом и заполняю страницы дневника. Мне совсем не хочется кричать, плакать, обижаться, а просто убежать сейчас куда-то подальше, изменить все и сразу, и себя, в том числе. Чтобы когда ты вернешься (а ты обязательно вернешься, я упрямо верю в это), ты увидел меня и задумался, ту ли ты выбрал.

      2

      За окном проплывали дома и заборы. Едущий по разбитой осколками снарядов дороге автомобиль подбрасывало то вверх, то вниз.

      Наконец, после очередного блок-поста машина остановилась, и шофер вышел закурить. Я высунулась из дверей машины.

      – Первый раз сюда к нам? – повернулся он ко мне.

      Я кивнула. Он затоптал окурок и, проследив мой взгляд на следы от снарядов, произнес:

      – Ну, теперь-то здесь еще нормально. Раньше посерьезнее было.

      Я не стала ничего спрашивать. А что спрашивать, если тут и так все понятно.

      – Ты не бойся, здесь тебя не обидят. Мы за своих горой. – он прицмокнул и достал вторую сигарету. – И как тебя мамка отпустила? Молодая ты еще, жизни не видела. Это мне все ни по чем – как-никак шестой десяток разменял. Как зовут-то тебя?

      – Люда. – тихо ответила я.

      – Людок, значит. – голос шофера зазвучал с отеческой нежностью, – И что же тебя сюда привело, а? – старик прищурил глаз, – Молчишь. – продолжил он, – а я знаю. Небось отправили хлопця твоего сюда к нам, вот ты и едешь, или неправду говорю?

      – Это неправда! Я выполняю свой долг: помогаю родной стране. – притворно возмутилась я, но старик лишь покачал головой.

      Потом он повернулся ко мне и, словно бы спохватившись, сказал:

      – Ну и чего мы стоим? Ехать надо, ехать! Все голодные, а единственный повар стоит и со мной разговаривает.

      В машине я повернулась к водителю и спросила:

      – А как вас зовут?

      – Василием Михайловичем меня зовут, но ты можешь звать просто Михайлыч.

      3

      Уже четвертый месяц я крутилась, как белка в колесе. Сначала я была единственным поваром, позже ко мне приставили помогать Лиду – двадцатипятилетнюю девушку. С раннего утра и до позднего вечера я готовила еду для наших солдат – сначала одна, после вдвоем с Лидой. Поздно вечером я приходила «домой» – в семью, в которую меня поселили и без сил валилась спать.