Март за окном оседал серыми кучами снега и чуть слышно шипел шипами шин. Кашляла за окном ночная ворона, разбуженная ссорой соседей на верхнем этаже, и где-то безутешно плакал совсем маленький ребенок.
Фонарь размеренно скрипел – прошло много лет, везде-нос-сующих бабок на лавочке сменили видеокамеры, поколения котов не знали, что такое сон на пыльном мониторе, давно никого не сажали за хранение валюты, и милиция уже милицией не была, а фонарь оставался все тем же, «брежневским» – проржавевший конус на длинном проводе.
Игорь помнил этот фонарь с самого детства, и он был прежним, а вокруг все менялось с такой быстротой, что удивляться этому все много лет назад перестали. Даже март больше не был колючим и снежным, и Игорь не мог с уверенностью сказать, когда он в последний раз видел ручьи – те самые, в которых пацаном он пускал бумажные кораблики. Весна приходила уверенно и быстро, как наряд ППС, и Игорю все время казалось, что его лишили какого-то чуда.
Впрочем, возможно, он просто вырос – и даже начал стареть.
Игорь отвернулся от окна. Под потолком кухни висели туманные клубы дыма. Дома было тихо – жена давно спала, дети уехали к теще и тестю, те, выйдя на пенсию, продали московскую квартиру и купили отличный коттедж со всеми удобствами, семьдесят километров по Дмитровке, экологически чистый район. Еще одно веяние времени – московская прописка потеряла актуальность.
Только он, Игорь, актуальность со временем не потерял.
– Глушаков, – сказал ему зам по розыску, – поможешь следствию.
Игорь пожал плечами. Ему хотелось возразить, что у него учет, отчетность, мигранты, не поддающиеся ни пресловутому учету, ни хотя бы счислению, мелкие хулиганы, некто, предположительно торгующий травой – его безуспешно ловили уже полгода и так же безуспешно пытались сплавить хоть куда, но, так как торговал он только предположительно, никто им не интересовался, а место жительства тоже не удавалось установить, было лишь понятно, что работает он в их районе… три без вести пропавших человека, из них один несовершеннолетний, несколько грабежей… Все, кто имел на это право, требовали от Игоря содействия и помощи, он и не жаловался – работу свою он искренне любил. Следователь Рысак, как он понял, был молод – иначе бы ему не достался такой пустяк, дела посложнее, которыми можно было потом похвастаться в пресс-службе, давали следакам с опытом, – а потому должен был быть достаточно ретив. Это значило, что делать Игорю ничего не придется, разве только немного побегать там, где лениво будет бегать следаку. И на неуверенный стук в дверь кабинета он даже не обернулся.
Но все оказалось совсем иначе.
– Рысак, Мария Филимоновна, – смущенно сказала следователь, – капитан юстиции…
– Капитан Глушаков, – не по-уставному пробормотал Игорь, глазея на Рысак. – Ох… что же вас… это…
Тяжело дыша, Рысак подошла к заботливо поданному Игорем стулу и села, придерживая огромный торчащий живот.
– Тут же быстро, – беззащитно улыбнулась она. На ее лбу блестели капельки пота.
Игорь вспомнил Наталью в оба ее беременных раза и простонал:
– Вам же рожать вот-вот, товарищ капитан!
– Ничего, на допросе не рожу. – Но по выражению ее лица Игорю было ясно, что она и сама не очень-то в этом уверена. – Три месяца доработаю как-нибудь. Людей не хватает… У меня двойня будет, а так до срока долго еще.
Так Игорь оказался втянут в это проклятое дело целиком.
Смерти Маргариты Ильиничны Дроздовой никто не удивился. Сам Игорь знал ее по давней краже в их подъезде еще с тех времен, когда был зеленым младшим лейтенантом, а товарищ Дроздова, бывший работник советской торговли, – весьма уважаемой моложавой вдовой. Товарищ Дроздова осторожно гнала самогон в промышленных количествах, затыкая дымоходы и распахивая окна двухкомнатной квартиры на первом этаже. Запах первача притягивал внимание местных выпивох и участкового Кузьмича, чьи окна выходили как раз на фасад дома Маргариты Ильиничны.
– Только для себя! – с испуганной уверенностью шептала она, прижимая к опавшей груди холеные руки.
Самогон Маргарита Ильинична, разумеется, не пила. Водка продавалась исключительно по талонам – сахар тоже, но Маргарита Ильинична выходила из положения – и была единственной твердой валютой, годной для оплаты мелких бытовых услуг сотрудникам ЖЭКа. ЖЭК соседствовал с отделом, и каждый раз, возвращаясь в кабинет, Игорь перешагивал через слесарей, которым не жалели подношений: товарищ Дроздова была не единственным самогонщиком на вверенной Кузьмичу территории.
Привлекали, разумеется, только тех, кто гнал на продажу. В квартире Дроздовой, в кладовке, был целый склад – вероятно, вдовица планировала сделать капитальный ремонт. В остальном Дроздова хлопот органам не доставляла, разве что писала нечастые жалобы на буйного пьянчугу-соседа, постоянно ломавшего входную дверь в подъезд и почтовые ящики.
Игорь