мастеру на все руки, моряку, отцу
Лоре Дж. Миксон, инженеру,
учителю, писателю, жене
Часть I
Начало
В первый раз было так.
Я читал, когда отец вернулся домой. Его голос эхом разнесся по комнатам, и я съежился от страха.
– Дэви!
Я отложил книгу и сел на кровати:
– Пап, я здесь, у себя в комнате!
Все громче скрипел дубовый пол коридора, и я невольно втянул голову в плечи. В следующий миг папа уже стоял на пороге и орал:
– Я же велел тебе сегодня выкосить лужайку! – Отец вошел в комнату и уставился на меня сверху вниз. – Я с тобой разговариваю, а ну отвечай!
– Пап, я выкошу, только книгу дочитаю.
– Ты вернулся из школы два с лишним часа назад! Мне надоело, что ты целыми днями бездельничаешь!
Отец наклонился ниже, и от запаха виски у меня заслезились глаза. Я отдернулся, но он схватил меня за шею сзади и сжал, будто в тисках.
– Ты ленивый засранец! – Отец тряхнул меня. – Я вобью в тебя трудолюбие, даже если придется дух вышибить!
Не отпуская моей шеи, отец поднял меня на ноги. Свободной рукой он нащупал узорную пряжку и вытащил тяжелый ковбойский ремень из шлевок.
– Папа, нет! Я прямо сейчас займусь лужайкой, честно!
– Молчать! – Отец швырнул меня на стену, и я едва успел закрыть лицо ладонями, чтобы не врезаться носом в бетон.
Отец поменял руки – левой прижал меня к стене, а правой взял ремень. Я слегка повернул голову, чтобы не тереться носом о жесткую поверхность, и увидел, как он перехватывает ремень так, чтобы массивная серебряная пряжка оказалась внизу.
– Папа, только не пряжкой! – закричал я. – Ты же говорил, что не будешь!
– Молчать! В прошлый раз тебе и досталось всего ничего.
Удерживая меня на расстоянии вытянутой руки, папа медленно замахнулся. Вот его правая рука пошла вперед, ремень со свистом рассек воздух, я невольно отпрянул от грядущего удара и…
Я стоял у книжной полки, напрягшись в ожидании удара, хотя папина рука уже не давила на шею. Дыхание сбилось, пульс был бешеный. Я огляделся по сторонам. Отца рядом не было, но ничего удивительного – я находился в городской библиотеке Станвилла, в отделе художественной литературы. Я-то его знал как свои пять пальцев, а вот родитель никогда сюда не заглядывал.
Так было в первый раз.
Во второй получилось иначе.
На новой стоянке дальнобойщиков, бетонном островке яркого света во мраке ночи, кипела жизнь. Через стеклянные двери я прошел в кафе и сел у стойки, рядом с секцией, отмеченной плакатом «Только для водителей». Часы на стене показывали половину двенадцатого. Я положил скатку с вещами под ноги и постарался казаться взрослым.
Официантка, среднего возраста женщина, скептически глянула из-за стойки, но поставила передо мной меню и стакан воды, а потом предложила:
– Кофе?
– Горячий чай, пожалуйста.
Официантка машинально улыбнулась и ушла. Полупустую секцию для водителей застилал густой табачный дым. Ни один из посетителей не обращал на меня внимания и явно не согласился бы подвезти.
Женщина принесла мне чашку, пакетик чая и металлический чайничек с не слишком горячей водой.
– Еще что-то нужно?
– Пока больше ничего.
Официантка пристально взглянула на меня, выписала счет и положила на стойку.
– Как допьешь, отнеси кассиру. Захочешь что-нибудь еще – позови меня.
Я не знал, что нужно поднять крышку чайника, когда наливаешь воду, и пролил треть на стойку. Пролитое я быстро промокнул салфеткой и постарался не зареветь.
– Эй, парень, давно путешествуешь?
Я резко поднял голову.
От дальнего столика водительской секции на меня смотрел мужчина – высокий, толстый, с жирными складками на шее, настоящий здоровяк. Он улыбался мне, демонстрируя неровные, покрытые налетом зубы.
– В каком смысле?
– В прямом. – Здоровяк пожал плечами. – Непохоже, что ты давно в дороге.
Голос у него казался чересчур высоким для такой комплекции и добрым.
– Недели две, – ответил я, покосившись на дверь.
– Да, жесть, – кивнул здоровяк. – От родителей сбежал?
– От отца. Мама давно слиняла.
Здоровяк пальцем двигал свою ложку по стойке. Ногти у него были длинные и грязные.
– Сколько тебе лет?
– Семнадцать.
Здоровяк вскинул брови, но я лишь плечами пожал:
– Мне все равно, что вы думаете. Это правда. Семнадцать гребаных лет мне стукнуло вчера.
На глаза снова навернулись слезы, но я взял себя в руки.
– Чем