резьба любви
Вера смотрела в заиндевелое окно и плакала. Ее давний любовник Николай, с которым она регулярно встречалась вот уже второй год, внезапно оставил ее ради совершенно нелепой, некрасивой женщины Инги Штуцер. Инга обладала острым, сильно выдвинутым вперед подбородком, неопрятными кудряшками и несносным характером. К тому же была старше Николая на три с половиной года.
– Ужасное предательство, – всхлипнула Верочка и, промокнув очаровательные глазки, принялась писать трагические стихи.
Тебя я встретила однажды
Ты нес батон в мешке бумажном
Тогда мне улыбнулся дважды
И дал понять, что это важно.
Тебя в ту ночь любила трижды
Теперь – распята и унижена
Осторожные всхлипы Верочки переродились в настоящие рыдания, и она на секундочку отложила скромный паркер в сторону. Паркер подарили ей на работе, когда она стала лучшим кассиром в их отделении Сбербанка. Воспоминания о том давнем триумфе придали сил и немного злости, и она энергично завершила эпистолу:
И я скажу тебе четырежды
Будь проклят ты и все жиды!
Она перечитала творение, сама поражаясь накалу страстей, и на последней строчке вдруг брызнула крупными каплями слез, закричала в окно, слепое от наледи, слова проклятия и разорвала на себе рубашку.
На нежной, девичьей ее груди приятного персикового оттенка красовалась шляпка огромного болта с портретом самодовольно улыбающегося Николая. Болт, словно почетная медаль, был крепко ввинчен прямо в девушку, чуть повыше левой податливой округлости.
– Дуроеб проклятый! Тварь безмозглая! Подлец, предатель и мразь! – с этими словами оставленная возлюбленная принялась, ломая ногти, выкручивать из себя изображение. Застарелая резьба поддавалась плохо, скрипела, рвала женскую плоть, но все-таки металл уступил воздействию озлобленных дамских пальчиков, и крепление выпало наружу, оставив после себя пунцовую, кровоточащую дыру.
– Ага!!! Проваливай, Николаша! Уматывай к своей Штуцер! – Верочка с видом победительницы выбросила болт в мусорное ведро к недоеденному оливье и обессилено опустилась на стул. На листок со стихами упала жирная капля крови, сочившейся из свежей раны.
– Этак и помереть от любви можно – озабоченно промолвила Верочка и, скомкав поэтическое творение, заткнула им рану. Поэзии хватило ненадолго. Через час бумага набухла, раскисла от крови, и рана начала выплевывать из себя покрасневшие рифмы и слоги.
– Всю жизнь мне загубил – с новой силой принялась плакать покинутая.
– Лучшие годы на тебя истратила – ныла она, озабочено оглядывая квартиру в поисках нового кровоостанавливающего. Глаза ее остановились на початой бутылке экзотической текилы – последнего презента почившего в мусорном ведре Николая. Узкое ее горлышко пришлось как раз впору. Дорогой напиток с тихим бульканьем вливался в отверстие, привнося в душу Верочки умиротворение и тихую радость.
Анестезии хватило на неделю. После новогодних каникул девушка вышла на работу. Бутылка слишком вызывающе выпирала из форменного жилета кассирши, и ее пришлось убрать. Верочка придирчиво осмотрела грудь, отметила затянувшиеся края раны и решительно улыбнулась протянутой кем-то сберкнижке.
Во второй половине рабочего дня в окне показался знакомый силуэт. Сердце кассирши стало биться чаще, с усилием выталкивая кровь наружу, и кровотечение открылось снова. Верочка швырнула в лицо преступно похожему на Николая посетителя деньги, и посмотрела на расплывшееся по зеленому полотну формы пятно. Домой ее отпустили без разговоров.
Вернувшись в квартиру, Вера разделась донага, сделала горячую ванну и опустилась в гостеприимную мыльную пену. Вода смешно забулькала, попав в дыру от болта, и на поверхность выпрыгнули несколько розовых пузырей.
От пенного блаженства ее оторвал звонок в дверь. На пороге стоял небритый и измученный Николай.
– Верочка. Девочка моя ясноглазая, звереныш мой ласковый, малыш мой нежный, прости меня прости, прости… – он уронил с нее махровое полотенце и крепко обнял за плечи.
– Прости меня, дурака, простишь? Я скучал по тебе. Веришь? – в доказательство он достал крепкий, с багряными венами, хуй и показал его Вере. Вера просто кивнула и встала на колени. Диаметры совпали идеально. Обливаясь слезами раскаяния, Николай методично погружался в грудь Верочки, которая бессмысленно улыбалась, чувствуя, как стирается резьба.
Стихов она больше не писала.
колыбельная
– Два малыша лежат в доме. В доме на самом краю. Там, где обрыв и речка, и заросли можжевельника. Малыши нежные, счастливые, с тонкими ножками и добрыми глазами. Они лежат под одеялом и разговаривают. Бу-бу-бу, – говорит малыш побольше, хи-хи-хи, – отвечает малыш поменьше и прижимается к нему своим белым,