В Лавре преподобного Сергия. Из дневника (1946–1996). Галина Пыльнева. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Скачать книгу
всей ограниченности этих дневниковых записей хотелось все-таки собрать их вместе с единственной целью – попытаться хоть как-то выразить невыразимое: огромную сердечную благодарность Господу, Промыслителю спасения каждого, и преподобному авве Сергию за то, что есть на свете Лавра Троицкая и есть возможность каждому желающему прикоснуться к чуду. Чудо это заключается в том, что в Лавре самое удивительное и драгоценное – это участие, хотя и незримое, в жизни каждого, кто тянется душой к Преподобному, – самого Преподобного. Все остальное, неизбежно сопровождающее всех нас, грехом ослабленных, не так важно. Главное – не проглядеть, не пропустить без внимания живой образ преподобного нашего аввы Сергия Великого.

      Если трепетно и благоговейно молиться в Лавре со всем усердием, на которое кто способен, то нельзя не согласиться, что нет на свете уголка лучше обители Сергиевой. Ощутить это легче тому, кто не отягчен житейскими привязанностями, кто может не распылять внимание на все второстепенное, постороннее, кто ищет не своего, а Божиего, кому место свято уже потому, что молитвами Святого строилось и посещением Богоматери благословлено было.

      Богу нашему слава и Угоднику Его достойное величание!

      Часть I. Первые впечатления

      Первое знакомство с образом преподобного Сергия

      В далекие детские годы, еще до начала Отечественной войны (значит, до моих пяти лет), как-то бабушка взялась перебирать свое «добро» в большом сундуке. Может, он был и не таким уж большим, но мне казался огромным. Бабушка запирала его на замок, чтобы ребятишки не забрались из любопытства и не потревожили ее ценности. Бабушка время от времени просушивала вещи, хранившиеся в сундуке. Убедившись в том, что ничего интересного там нет и пахнет нафталином, мы потеряли к нему всякий интерес. Возможно, и о сундуке я бы не вспомнила, если бы не одна находка. Разбирать бабушкино «богатство» помогала ее дочка – моя тетушка. Они среди всего хозяйства нашли образок преподобного Сергия, обгоревший и поцарапанный. Тетушка, имея меня в виду, сказала бабушке: «Ты его ей береги. Пойдет в школу – пригодится». Наверное, этот момент и был первым указанием на преподобного Сергия.

      Вскоре началась война. Мы перебрались из Подмосковья в столицу. Москва встретила нас страшной картиной разорения: затемнением, холодом, длинными очередями, карточками, слезами и страхом. Вместе с самым необходимым мы взяли и этот образок. Уважение взрослых как-то передалось, обратило внимание, вошло в сознание еще до понимания того, кто это и почему пригодится.

      Немного позднее, ближе к моим семи годам, попался лохматый сборник, где кто-то неумело соединил все, что было под руками: отрывки из житий святых, молитвы, описания святых обителей. Если вспомнить, что в эти годы – в начале 40-х, когда шла война и главное, после усердного истребления всего, что могло напомнить о «пережитках прошлого», – почти ничего из духовной литературы у знакомых найти было нельзя, то и такой самодельный сборник был богатством, которое берегли, передавали из рук в руки с опасением, иногда и недоверием, всегда с тревогой.

      Из этого сборника что-то удалось извлечь и о Троице-Сергиевой Лавре. Ясно стало одно: она где-то близко! Само описание не тронуло из-за обилия цифр: столько-то метров высота, столько-то стоило строительство и тому подобное.

      Проси Преподобного!

      Как вера от слышания[2], так и особое чувство близости может быть от общения с тем, кому такое чувство хорошо знакомо. Нам посчастливилось еще в первые послевоенные годы побывать у старца Иннокентия[3]. До разорения монастырей он жил в Зосимовой пустыни, сравнительно недалеко от Лавры Преподобного. Видимо, образ преподобного Сергия был ему близок и дорог. Не помню, чтобы он рассказывал что-то о Преподобном. Кажется, о нем мы читали где-то до этого. Главное – какие-то самые краткие, но существенные сведения о Преподобном дошли до нас в раннем детстве. У старца же часто звучало: «Проси Преподобного!». Тогда меня удивило то, как это было сказано! Столько было в этом доверия, близости. От старца мы узнали и об открытии Лавры после войны. Как он радовался! Его отношение к Преподобному невольно заставляло без раздумий принимать все, что связано с именем Преподобного. Естественно, там же мы получили благословение съездить к Преподобному. Мне было тогда десять лет, одну бы не пустили в неведомые края, а старшим было недосуг. Еще и еще не раз слышали мы: «Съездите к Преподобному!». Эта настойчивость и побудила оставить все дела и выбраться наконец-то в только что пробуждающуюся к жизни Лавру. С тех пор все дальнейшее, все лучшее, самое желанное и заветное, связано благодарной памятью с Лаврой как с местом чуда, где Преподобный всероссийский игумен незримо действует по сей день, направляя каждого ко спасению.

      Об открытии Лавры

      В детстве о подробностях открытия Лавры мне мало что удавалось услышать, а позже в письме одного из первых послушников (впоследствии архиепископа Ярославского) получила довольно подробные и интересные сведения. Переписываю целиком.

      Из


<p>2</p>

Рим. 10, 17. – Ред.

<p>3</p>

Иннокентий (Орешкин; 1870–1947), иеросхимонах. В Зосимовой пустыни нес послушание заведующего гостиницей для паломников, помогал преподобному иеросхимонаху Алексию (Соловьеву) в окормлении паствы. Ученик схиигумена Германа (Гомзина) Зосимовского. После закрытия монастыря жил под Москвой, окормляя монахинь закрывшегося Алексеевского монастыря. Иногда посещал богослужения московского Высоко-Петровского монастыря, где подвизалась зосимовская братия. Сам почти не служил, имея очень слабое зрение, но исповедовал – в основном монахинь. В 1934–1937 находился в ссылке в Оренбурге. По возвращении жил на подмосковной станции Сходня, где и скончался 10 марта 1947. См. о нем: Пыльнева Г. А. Воспоминания о старце Зосимовой пустыни иеросхимонахе Иннокентии. М., 1998.