«И буденовка твоя тоже».
И буденовку отдал.
«И гимнастерка».
Снял гимнастерку и отдал.
«И штаны твои».
И штаны отдал.
Стоит красноармеец Петр голый перед Бабой-Ягой, а она в гимнастерке, в буденовке и с винтовкой. Смотрит на него и говорит с улыбкой: «Ильич-трава везде растет. Просто выходи из избушки и увидишь ее».
Удивился Петр словам Бабы-Яги, повернулся к выходу, вышел из избушки – и ахнул: действительно, по всей поляне растет, колышется на ветру зеленая сочная Ильич-трава. Обернулся он, чтобы Бабу-Ягу поблагодарить – а избушки уже и нет. Будто и не было вовсе.
И почувствовал он ужасную усталость, лег на поляну, оторвал один листик Ильич-травы и стал жевать.
И тут понял, что уже жевал это. Совсем недавно.
Точно жевал.
Но где и когда?
Такой знакомый привкус.
Так.
Напряги мозг.
Вспоминай.
Где?
Давай, вспоминай!
Давай!
Где? Где? Давай!
– Давай вставай! Давай, говорю! Где тебя носило, гад? Мы его три дня уже ждем, ищем, поисковые отряды снарядили, а он все это время тут около штаба в траве голый валяется! Вставай, говорю тебе! Давай, приходи в себя, пень осатанелый! Вставай, мать твою в душу! Ты у меня, черт ползучий, под трибунал пойдешь!
Петр открыл глаза и увидел над собой командира в окружении суровых красноармейцев.
★★★
Уже на улице Смородин увидел в телефоне сообщение от Германа – он предлагал встретиться через час на Сенной.
В метро ему стало плохо.
Все началось с чувства тревоги, когда в переход на Гостином дворе хлынула толпа из только что подошедшего поезда. Смородин оказался зажат между небритым мужчиной в коричневой куртке и пенсионеркой с золотыми зубами. Сзади смеялись подростки. Механический голос диспетчера напоминал о том, что переход на Невский проспект находится в центре зала. От этого голоса ему стало еще неуютнее. Толпа двигалась со скоростью