– О, взяла открыточку, – обрадовалась Неля, сваливая рядом с Настей на диване кучку одежды. – Давай, переодевайся, а я разолью. Да плечики для платья возьми, зая дорогая! В чем ты завтра на работу поедешь?
– Уж не в этом балахоне, – беззлобно огрызнулась Настя, – джинсы прихватила. Так что пишет Толик?
– Смотри, – Неля взяла открытку и потыкала пальцем куда-то рядом с Толиковой поясницей. Настя посмотрела. На фото позади Толика виднелась скамейка, а на скамейке очень некрупная и очень рыжая барышня, старательно прячущая взгляд от камеры. – Люси это, Люська по-нашему. Толикова девочка. Пишет, что собирается к ней переехать.
Голос у Нельки стал вдруг такой теплый, что Настя аж задохнулась от зависти, не злой, но печальной, и даже на секунду пожалела, что не привела с собой Мишку. Неля смотрела на фото, и глаза ее сияли, а от носа к подбородку потянулись тонкие складки, словно нижняя часть лица знала что-то грустное, о чем не догадывалась верхняя. Нет, Мишка бы не помог. И вообще, причем тут Мишка? Разве от наличия каких-то Мишек сестра станет твоей и только твоей? Да и тебе совсем не хочется быть полностью ее. И все же… хоть ненадолго…
– Ладно, – складочки у Нелькиных губ сгинули так же быстро, как появились, – давай, что ли, за Новый год, Анастасия Аркадьевна?
Настя угнездилась на диване с ногами и тоже взяла свою посуду.
– За Новый год, Нинель Аркадьевна!
«Чин-чин», – сказали друг другу старые любимые кружки с оббитыми краями, плеская по внутренней стенке благородным перебродившим соком испанских виноградников.
Дальше все было в лучших Нелькиных традициях.
Тарелочек на столе оказалось, конечно, немного. Но была же еще курочка в духовке. «Как ты любишь, с чесночком». И рыбка. «Ой, забыла порезать!» И холодец. «Для тебя старалась!» И слоеные пирожки с мясом. «А помнишь, как нам в детстве нравилось!» Бессовестное вранье от прекрасной Нинель Аркадьевны. Те – из детства – купленные на станции, ни в какое сравнение не шли с этими, сочными и хрусткими одновременно. Но те – что правда, то правда – навсегда остались в памяти своеобразной вехой свободы, возможностью тратить сэкономленные на завтраках деньги на только им понятное удовольствие, настрого запрещенное мамой. И в память о них вполне можно было еще по парочке, хоть и с трудом. А курочку нет,