На этот раз мать его перехитрила. Сначала, ещё до развода, но, видимо, материнским чутьем не сомневаясь в его неизбежности, она «невзначай» упомянула о некой, работающей в их театре «замечательной девушке и, по-моему, одинокой», на что он никак не среагировал, но не мог не услышать в её голосе особенную проникновенность, невольно её запомнив. Выждав несколько месяцев после развода, наверное, чтобы дать ему успокоиться и не показаться нарочитой, мать устроила их «случайную» встречу.
Она просила его заехать к ней в театр, чтобы передать ему добытый для него билет на спектакль БДТ, открывающий в Москве новый Чеховский фестиваль. Когда он вечером заглянул в её администраторский кабинет, мать чаёвничала с приятного вида девушкой, не торопясь их знакомить, чтобы его не спугнуть. Налила ему чайку, угостила пирожным и исподволь вовлекла их в общий, на злобу дня разговор о начавшейся ваучерной приватизации и политической ситуации в стране – всё еще тревожной и непредсказуемой. Он был не склонен обсуждать всуе серьезные вопросы, но девушка, её звали Женя, немногословными репликами обнаружила не женский (в рамках его опыта) интеллект, добавивший шарма её визуальной привлекательности. Он даже успел поймать себя на мелькнувшем сожалении о её слишком молодом возрасте.
Через какое-то время мать протянула ему два билета, чему он удивился, запомнив, что она говорила про билет. Невольно прикидывая, кого пригласит, он вдруг увидел, что, угадав ход его мысли, мать вопрошающе повела глазами в сторону своей гостьи, которая в свою очередь глаза опустила. И тут он всё понял. Только что им табуированное знакомство с молодой девушкой оказалось материнским проектом, да еще и с участием самой девушки. Это не могло его не насторожить, но, как выяснилось, не настолько, чтобы удержать от вытекающего из проекта соблазна.
Само собой получилось, что, попив на троих чаю, они с Женей одновременно стали прощаться со своей «свахой», с трудом скрывающей свою роль и радостные ожидания. Он уже решил не отказываться от доселе отвергаемого эксперимента и, выйдя на улицу, предложил девушке её проводить, почему-то совсем не будучи уверен, что она согласится.
– Разве что до метро, – ответила Женя, словно вторя его сомнениям и ничем не
проявляя своих ожиданий от происходящего. Он пытался разглядеть эти ожидания в её глазах, но глаза отводились в сторону, не желая разоблачаться. – Мы, кажется, не знакомы, – неожиданно добавила она, намекая на этикет и поселяя в нем оптимизм.
Шутливо поклонясь, он назвал своё имя, и без того ей известное. Она назвала своё, но в её мимолетном взгляде он снова не сумел обнаружить хоть какой-нибудь сигнал о том, что она имеет на него виды. Метро было рядом, и они лишь успели выяснить, что их ветки не совпадают.
– Так я провожу? – нерешительно спросил он, начиная сомневаться в её участии в заговоре и не понимая, радует ли его это или огорчает.
– Лучше как-нибудь в другой раз, – ответила Женя и, не ожидая его возражений, ступила на свой эскалатор, с готовностью потащивший её в ярко освещенную глубину.
Постояв под напором протискивающихся мимо него пассажиров, пока она совсем в ней не утонула, он побрел к своему эскалатору, чувствуя, что в его жизнь входит, как ему еще недавно казалось, навсегда им утраченное.
Вернувшись домой, если так можно назвать однушку, которую он снимал после развода, оставив квартиру жене и сыну, пожелавшему остаться с матерью, он завалился на кровать и отдался нахлынувшим на него чувствам. Он словно проверял их на вкус, убеждаясь, что не ошибся…
С юных лет он грезил о Той, с кем они разделят любовь, чтобы стать неделимым целым. Все его многочисленные юношеские влюбленности начинались с этой грёзы, но всякий раз отступали, не достигнув желанной полноты, предполагающей для него непременную её обоюдность. Иногда он предчувствовал это несказанное блаженство всеми фибрами точно фантомную боль после ампутации с той разницей, что блаженство не отнимали, а его, наоборот, требовалось присоединить к предназначенному для него месту.
С появлением сексуального опыта грёзы, казалось бы, никак с ним не пересекавшиеся (увы), постепенно сошли на нет. Однако не захватили с собой желания завести семью, что он и проделал, когда появившееся вместо них опасение опоздать (все друзья уже несколько лет как переженились) и подходящий, по его мнению, случай, инициируемый неуемной красавицей, пересеклись. Дальнейшие реалии и вовсе затушевали в нем последнюю память о грёзах, всё чаще предлагая биться об углы семейного лабиринта, которые он снова и снова предпочитал заглаживать вместо того, чтобы искать выход…
На