так спасает он наши тоненькие талии,
выцветшие от зимы глаза,
так глядит он с плакатов предвыборных,
нам бы «за» говорить ему, петь ему, жить ему.
керосин
пахнет в нашем рязанском дыму так горько.
сохранит он нетронутым, словно отрезы шёлка,
мир наш в сталинках и хрущёвках,
мир наш хрупкий, хрустальный, терпкий.
и мы вырастем в деревья: сашеньки, тани, верки,
вырастем в деревья для жертвенного костра.
мы учили математику и стихотворения по утрам,
вечерами бегали за куревом
к киоскам, что у дк,
наше время превращалось во время,
отведённое мотылькам,
чтобы помнить имя своё мы смотрели новости.
и он был всегда.
он говорил и для нас покупали автобусы,
ремонтировали дороги, запускали новые поезда.
и они уходили в космос россии, которая вся – рязань,
словно августовскими яблоками
усеяна птицами чёрными.
и мы стали тихими и покорными,
и мы стали нежными, как полынь.
мы замираем, когда он говорит,
отдаём наших мальчиков, наших мужей,
чтобы схоронил их в пустынях чужих суховей,
отдаём живых за медальки мёртвые.
разрисуют их, как орнаментом, ранками,
и вернут нам памятью обжигающей.
вспомним товарищей:
федя журавлёв,
олег пешков,
саша позынич,
ваня черемисин,
саша прохоренко,
андрей окладников,
витя панков,
антон ерыгин,
андрей тимошенко,
миша широкопояс.
и мы водим хороводы вокруг супермаркетов,
кричим во весь голос,
мы поём ему песни наши.
все чудовища спят, и нам так не страшно
увядать в бабушкиных платьях, маминых туфельках,
мы встречаем наши любови у стен облупленных
дворцов остановок, что на семи ветрах.
он расставил повсюду князей,
и мы знаем, что в зеркалах
мы должны казаться для них красивыми.
мы клянёмся заратустрами, буддами, шивами:
всё мы стерпим ради него.
мы нарядимся в тонкие кружева,
в молчание.
дай мне руку, так ощущаем
время мы.
в очереди за дешёвой рыбой
мы разукрасим себя сурьмой,
на шеи наденем бусы.
у пятиэтажек вечных
мы встретимся с богом русским,
поведём плечами,
и под советской люстрой
так и уснём.
все мы вырастем однажды в младших сестер
все мы вырастем однажды в наших младших сестер,
станем белокурыми птицами
с небесно большими глазами.
убоимся гроз, обязанности начать разговор,
станем убегать по хлопковым ресницам снов
к маме.
все мы вырастем однажды в их тишину,
в их шуршание юбок из органзы и банты,
будем зажмуривать глаза, словно вокруг кино,
где целуются или показывают смерти.
все мы вырастем однажды в наших младших сестер,
придумывающих, как назвать сына:
лука, августин, максим, егор.
вечность мне не под силу.
если слышишь – то слушай,
моя любовь,
я пишу тебе так,
словно что-то значу,
словно этот вагон метро —
мой последний кров,
будто я – вечер
июньского дня
девяносто девятого года.
и каждый, кто пытался меня разгадать,
выбирал только неправильные коды.
древний дух
это мой век превратил тебя в тихого хмурого зверя,
это мой бог приезжал к тебе на автобусе,
во дворе кружился на карусели,
как древний дух,
теперь уходящий отселе.
от тебя уходящий, или
маргариту схоронивший в речном иле,
суламифь