Тем более что у отца это был второй брак: в первый раз мой дед Матвей женил его, своего сына, в восемнадцать лет. Сколько отец прожил с первой женой, я не знаю, знаю только, что родили они двоих сыновей, которые очень рано умерли. Причина же их развода в нашей семье никогда не обсуждалась.
Дед Матвей был человеком весьма оригинальным и с молодости мог выделывать кренделя, удивлявшие многих. Не получив взаимности от своей избранницы – Прасковьи Петуховой, которой тогда едва минуло семнадцать – он выкинул такой финт: когда она проходила по улице, подъехал на лошади, запряжённой в кошёвку, бросил в неё девушку и увёз на несколько дней. После такого пассажа единственным возможным выходом для девицы было выйти за него замуж – прикрыть грех венцом. Это в наши дни, переспав с несколькими мужиками, остановиться на ком-то одном считается в порядке вещей. Раньше, до «великой революции», такое посрамление зачастую доводило до петли, особенно в деревне, где подобное происшествие посчиталось бы большим позором, утаить который невозможно. Вот так бабушка с дедом и поженились.
У моего прадеда – бабушкиного отца Григория Петухова – было пятеро детей: старшая дочь Татьяна, сын Иван, две средние – близняшки Анна и Прасковья, или, как ласково звали её, Паша, и самая младшая– Анфиса. Семья, по рассказам бабушки, была очень счастливой: отец безумно любил дочерей и потому очень баловал их. Для моей бабушки Паши всё баловство закончилось после замужества.
В 1910 году дед Матвей и бабушка Паша народили моего отца, которого назвали Михаилом.
По рассказам бабушки знаю, что перед революцией они жили вполне справно: имели трёх лошадей, двух коров и прочую живность. Своё поле обрабатывали сами. Жили под Екатеринбургом в деревне под названием Походилова. По легенде известно, что название деревне было дано за то, что находилась она вдалеке от других поселений, и к тому же располагалась в глухом бору. Говорили: «Походи, брат, походи, найдешь Походилову». Известно также, что во время крестьянского восстания тысяча семьсот семьдесят третьего года походиловские мужики примкнули к войскам Емельяна Пугачёва.
Отца, как и всех деревенских, с детства приучали к сельским работам. В крестьянском хозяйстве самым главным было умение запрягать лошадь, пахать, косить, метать сено в стога. Этому очень непростому труду он научился вполне, а вот учёбе места отводилось немного, поэтому образования отхватил всего четыре класса, что по тем временам считалось вполне достаточным.
В обращении с женой и сыном дед Матвей был весьма суров, что впоследствии передалось и Михаилу, который своих трёх жён, видно, по примеру отца, гонял как сидоровых коз, особенно когда напивался. А напивался он в последние десятилетия своей жизни практически каждый день.
Бабушка рассказывала, что после завершения всех полевых работ дед плёл несколько пар лаптей. Лыко драл сам, чтобы лапти получились крепкими. Сам готовил котомку со съестным, прощался с семьёй и пешком по грунтовым дорогам шёл в Верхотурье помолиться Симеону Верхотурскому и другим святым. Так сказать, замаливал грехи. Шёл только пешком туда и обратно, изнашивая при этом все сплетённые лапти, а он точно знал, сколько их нужно запасти. Приходил просветлённый, уже по первому снежку. И вот тут начинались аттракционы.
Работы по хозяйству было уже немного, справлялись жена с сыном, а дед уходил в загул. Он, как только выпадало достаточно снегу, запрягал в кошёвку тройку лошадей и уезжал в Екатеринбург, где в трактире напивался до одури.
Но самое главное – не это. Когда дед возвращался домой и с гиком мчался на тройке по деревне, бабушка должна была успеть распахнуть ворота, чтоб он влетел во двор на полном ходу. Если этого по какой-либо причине не происходило, дед Матвей брал плётку в одну руку, наматывал женину косу – а у неё была толстая коса до пояса – на другую и нещадно избивал супружницу. Чтобы исполнить этот ритуал, бабушка ночи напролёт сидела у окна и ждала, когда дед с криком влетит в деревню. Так сказать, бессменное дежурство – он ведь не сообщал, когда нагуляется. И телефонной связи тогда не было. Попробуй, угадай, когда твой ненаглядный удовлетворит все свои потребности и прибудет домой. Вот такие трюки откалывал мой дед. Отец в этом плане был послабее, но синяк под глазом, тем не менее, его жёны носили частенько.
Революцию дед принял, распорол то ли юбку, то ли кофту красную у бабушки, соорудил флаг и с этим флагом гордо прошёл по деревне.
Дальнейший период как-то сам собой выпал из жизни – я ничего о нём не знаю. Знаю одно: всё хозяйство у этого «революционера» пошло прахом, семья распалась. Михаил остался с матерью, а дед Матвей растворился в сплошных загулах. В последние годы жизни он обитал где-то в Екатеринбурге, в его трущобах, и был похоронен на Михайловском кладбище. Могилу его уже не найти. Однажды бабушка меня, совсем маленького, привела на могилу деда. Поплакала. Я спросил, от чего он умер. Бабуля ответила, что от дурной болезни, и тут можно только догадываться, что это была за болезнь.
Младшая сестра Прасковьи Анфиса вышла замуж за священника и сделалась попадьёй. Судьба её поначалу складывалась