Носить на руке приспособление, постоянно тайком подсчитывающее какое-то невидимое, неощутимое нечто, которого никогда не хватает, и не хватит, это уж слишком беспокойно. Мои часы будут так же исправно и неумолимо отмерять время за закрытой дверью зеркального шкафа, когда не будет меня. Но чье время? Ведь это мои часы, а значит, и время отмеряли моё, а теперь? Тикающее насекомое будет шебуршать шестерёнками, цепляя и утаскивая в бездонную пропасть секунды, минуты и часы абсолютного, не принадлежащего никому, времени. Вечно, жутко. «Вечность» и «я» в одном предложении вызывают ледяной сквозняк и я зябко ёжусь. Лучше не думать об этом.
Приходит новый год часы из дьявольской машины превращаются в таинственный реквизит снежной волшебной сказки. Для Золушки с двенадцатым ударом чудо заканчивается, а для нас начнётся снова, с первого числа первого месяца нового счастливого года. Главное внимательно вслушиваться и считать удары курантов, и если не упустишь ни одного, тогда точно сбудется.
Тридцать первого декабря я сижу в аэропорту. Сейчас десять минут двенадцатого – так говорят электронные часы с толстыми цифрами из зелёных горящих точек, где таких только не висело в детстве, – и мой рейс опять задержали. Размышляя, как же я буду считать удары курантов, если придётся встречать новый год в воздухе, я вслушиваюсь в слюнявую пьяную болтовню довольно симпатичного мужика, который толкует мне, что только что проводил своего приятеля и теперь поедет домой встречать новый год со своей невестой.
А я думаю про звон курантов, и представляю, как было бы хорошо сейчас вмиг перенестись через пару тысяч километров и оказаться в двенадцать часов тридцать первого декабря под самыми большими часами и самой высокой ёлкой, на заснеженной, расцвеченной огнями и окружённой силуэтами далеких гор за блестящей рекой, на театральной площади моего родного города.
ВТОРАЯ
Не сегодня
Странный он, этот Вадик. Он, похоже, вообще не учится, появляется только на сессию и на курсовые пьянки. И ведь сдаёт же, сдаёт все зачёты и экзамены, в академ ни разу не ходил, Были на первом курсе пара-тройка альфа-самцов, которые хорохорились, пропускали по месяцу, приговаривая «от сессии до сессии». Так вот все в академ и пошли после первого курса, а кого и отчислили, но Вадик – проскочил.
– Он конечно, ничё так-то да? Не дрищ, и не жирный. Фигурка – норм.
– И не воняет от него, кстати, никогда, одеколончик, ботиночки, личико не жирное, голова мытая.
– Да, Танюха, это не твой качок, от которого за километр потищем несёт как от коня.
– Ну, он, не мой, вообще-то.
– Ну, ведь мутили?
– Ага, – Таня спешит сменить тему и объект общего интереса, – а помнишь Надюха, на первом курсе, когда собрались у меня в первый раз, там Вадик ко всем подкатывал, все ржали, помнишь?
– Конечно. «Это судьба!» и так еще в глаза сморит, руку на плечо положит, лицо серьёзное, сдохнуть можно.
Девочки смеются, и их голоса мешаются в галдящий шум ночного фаст-фуда. Гамбургеры съедены, но картошки и чипсов с пепси ещё много. Сейчас конец декабря, сессия. Фаст-фуд находится в квартале от общаги, и когда мозг после многочасового чтения тетрадей с записками сумасшедших лекций и прослушивания их на телефоне начинает требовать топлива, ноги сами несут к пережаренной картошке и майонезу. Вся измученная экзаменами и тоскующая по отрыву не спящая студенческая публика тусуется в забегаловке у автобусной остановки – после двенадцати ночи тут здравые скидки – и игнорирует фаст-фуд через дорогу с менее гибкой ценовой политикой. Гуляющие обеспеченные граждане зрелого возраста недоумевают, почему жральня с одной стороны дороги забита народом, а вторая такая же, горящая окнами напротив – пустая, и строят предположения о тайных ингредиентах, вызывающих привыкание, и зарекаются позволять своим детям ходить сюда, а дело при этом всего лишь в скидке в пятьдесят рублей, ощутимой для студенческого кармана.
– Вообще ржач, думали, что это он напился просто, ну тогда все перепились, конечно.
– Ну да, перепились от смущения – общий смех.
– Так он так ни с кем тогда и не замутил?
– Нет. Ну, во всяком случае, мне не известно, вы же меня уже допрашивали.
– Да ладно, Надя, он же к тебе подкатывал, вы же потом ушли в приват. Что, хочешь сказать, ничего не было?
– Нет.
Выражения лиц подруг требуют продолжения с пояснениями.
Надя, опустила глаза и потянула пепси через трубочку из бумажного стакана. Стакан сморкнулся, и Надя нехотя по слогам, безнадёжно выдавила:
– Он сказал, что это сакральный акт, и мы к нему ещё не готовы.
Подруги заулыбались и мельком переглянулись, но так, что предмет иронии мог заметить это обидное переглядывание.
– Ну,