Мысли прекратились как по мановению волшебной палочки, и он уже не помнил, о чем думал, любуясь небесами бездонно-синего цвета, и слушая шелест ветра в желтеющей листве. Виктор и сам не знал, отчего из всех времен года он больше всего любил осень. Это было странно, как ему казалось. Большинство людей любит лето или конец весны, когда тепло, и вокруг бурлит жизнь. Часть народа отдает предпочтение началу весны, когда все оживает. Еще меньше существует людей, кто положительно относится к зиме, и то, потому что для них зима – это снег, елки и мандарины, память о давно утраченном беззаботном детстве. Меньше всего люди любят осень, особенно дождливую. Виктору же нравилась любая осенняя погода, хотя, он и сам признавал, что лучше всего не дождь, а солнце, когда в тени холодно, а на свету тепло, как бывает в середине октября. Кто-то сказал, что осень любят только те, кто устал; пусть не от самой жизни, но от того, что их окружает. Виктор устал от обыденности. Он чувствовал, как она его преследует, качаясь в воздухе серым туманом, затрудняет дыхание; как камень давит на шею, не давая разогнуться во весь рост. Кто-то всю жизнь так живет, а кто-то не может так жить. Да, терпит. А что еще остается делать? Виктор тоже терпел. Он именно терпел всю свою жизнь…. Нет, Ильин никогда не являлся мечтающей и сентиментальной натурой, ему не были свойственны переживания и жалость к себе. Но, тем не менее, серость будней мешала жить, и душа требовала свободы.
Вообще, в руках Ильина все буквально горело, и сделать что-то по дому не составляло никакого труда. Когда у него спрашивали, почему же до сих пор не женился, в отличие от своих друзей, он не раз повторял, что стирать, готовить и гладить он умеет не хуже (а, может и лучше) любой женщины, а вот любовь пока еще не встретил. Когда встретит, тогда и женится. Последние его отношения длились год, и ничего, кроме чувства облегчения по их окончанию не дали. Поэтому Виктор, расставшись с Никой, перекрестился и уже два месяца как отдыхал. Ничего серьезного не хотелось. У него была любовница, пара случайных связей на море ушедшим летом, и все. За любовь говорить не приходилось, так как что это такое и с чем ее едят, он не знал. Да, вокруг говорили: любовь! Безумие! Страдание! Чудо! Ему до этого всего не было дела. Придет час, и тогда сам станет ненормальным, а пока вместо сердца у него стояла какая-то операционная система, не дававшая сбоев, все просчитывающая и во всем подчиняющаяся разуму. Виктору романтика тоже была не чужда, каким-нибудь непробиваемым и ограниченным он никогда не был, но это чувство накрывало его редко, и уж если совсем было туго. У него романтика была грустной, ностальгической. Вот, как сейчас.
Он докурил сигарету и начал другую. Вернулся вопрос: почему же он любит осень, в отличие от большинства? Даже не задумываясь, Виктор ответил сам себе. Неизвестно почему, но, наверное, с тех самых пор, как начал ходить, с приходом осени он подсознательно ждал чего-то такого хорошего, неожиданного и захватывающего, что напоминало бы чудо. Это ЧТО-ТО должно было кардинально изменить его жизнь. Что это? Да кто его знает…. Неизвестно что и неизвестно когда, но дети так не ждут Новогодние праздники, как Виктор ждал осень; и с замирающим сердцем, каждый раз, когда желтели листья, он думал: ну когда же? Ему это напоминало ситуацию, когда человек, сидящий на чемоданах, прислушивается к тиканью часов и ждет звонка, по которому он встанет и спустится на улицу, чтобы ехать в аэропорт, куда-то лететь. Куда-то, где ждут, и где все родное, где нет ничего обычного и серого, одним словом, куда-то, где есть счастье. Нет, в голове не крутились никакие мечты по этому поводу, и это ожидание не мешало жить; наоборот, незримо и неосознанно оно давало надежду, с которой, как говорят, в десять раз легче, чем без нее.
Такое же небо с такими же облаками в Андалусии. Черт, откуда эта мысль, пришедшая в голову? Она возникла там сама по себе, как будто кто-то посторонний шепнул ее на ухо, но Виктор знал: эта мысль его. Откуда же ему, хоть и выросшему на юге, но, ни разу не бывавшему за границей, знать, какое небо в Андалусии? Да он Испанию на карте только с помощью бинокля найдет, а тут небо Андалусии. Бред, да и только! Ильин даже заулыбался своей дурацкой мысли. Андалусия! Он закрыл глаза, затянувшись, и в голове как моментальный кадр, всего на секунду, возникли узкие, мощенные камнями со дна Гвадалквивира улицы Севильи, с желтыми и серыми невысокими домиками, залитые белым солнечным светом. Апельсины и гранаты в садах облепили ветви деревьев, стоял свежий запах пряностей из чьей-то лавки, и действительно, небо было синее и бездонное, оно сходилось с горизонтом за поворотом улицы, уводящей вверх, на холм. И такие же причудливые облака плыли над красной черепицей похожих друг на друга домов с террасами. Ильин открыл глаза, и мороз прошел у него по коже. Откуда эта картина, такая живая и такая яркая? Но растерялся он лишь на мгновение. Потом раздался вздох облегчения. Снова затяжка. У него же сто кабельных каналов, и по какому-нибудь из них, да и