Мужчина облокотился на перила и оглянулся. Алла… Имя было написано четче и ровнее других слов. Выпали из рук, звякнув брелоком о порожки, ключи от двери. Мужчина наклонился, чтобы поднять их, и острая мысль, как смешанная боль узнавания и непонимания, вспыхнула в голове: вчера этих надписей не было.
Опоздать на работу значило бы вызвать ненужные разговоры. У него еще три минуты, чтобы открыть дверь и взять оставленные на журнальном столике сигареты.
Зачем же он побежал? Девятый этаж – не Эверест, но устанавливать рекорды – удел репрессированных прогрессом одиночек.
Путь к лифту преграждала снежная горка. Мужчина огляделся по сторонам, ничего подозрительного не заметил и подошел ближе, ступая по засыпанной метелью дороге. Странными пятнами красился снег – капли бурой свеколки на подмерзшем белоснежном насте. Но это была кровь. Кровь, которую он боялся увидеть и не увидел. Вот так всегда, подумал он, боялся крови, боялся лечить зубы, поехать в другой город, запомнить что-то лишнее, жениться…
Тоненькая ниточка жизни (чьей-то жизни?) растопила снег, и он вошел в кабину. Он нажал на кнопку, и лифт потянул его наверх. В ожидании остановки глаза мужчины привычно отмечали полосы света на стенах от проносившихся этажей. Когда подъем закончился и двери раскрылись, он увидел, взглянув направо, почтовые ящики. Он почему-то подошел к ним и из нижнего, крайнего левого ящика вытащил за уголок открытку. Писали ему и еще кому-то, он это точно знал. «Дорогие наши… (дальше размыто)… Поздравляем вас… (оторвано)». Он ничего не понял и поэтому без сожаления направился к мусоропроводу, чтобы выбросить утерявшее смысл послание. В толстой трубе мусоропровода что-то прогрохотало, ящик сам откинулся, и под ноги ему просыпалась целая горка ключей. Пока они валились, звонко ударяясь об выщербленную плитку пола, он полез в карман пальто и ключа своего не нашел. Приходилось воспользоваться предложенными, и он выбрал подходящий внешне по размеру ключ. Быстрым шагом подошел к двери и увидел, что дверь не его – какая-то старая, обшарпанная, без обивки, утерявшая память о последней покраске. Более того, не был врезан замок. Мужчина усмехнулся. Это что, намек на то время, когда ему не нужно было запираться? Так ведь можно обидеться и проснуться. Неужели он ничего не понял? Понял-понял, а как же… Ну ладно, решил он, посмотрим, что будет дальше. Он легонько толкнул дверь, и она распахнулась настежь. Знакомый перонный ветер обдал его лицо. Полумрак. Дрожь в воздухе и нарастающий гул. Два желтых сумасшедших глаза и стремительный голубой бег. Ворчливый оскал дверей. Медленное успокоение. Хриплое объявление откуда-то сверху. Он – в метро.
Мужчина вошел в вагон и поехал. Словно ветер сорвал весь состав с рельсов и бросил его в черноту тоннеля. В вагоне никого больше не было. Мужчина держался за поручни и смотрел на нескончаемый бег кабеля за окном. На двери было написано: НЕ ПРИСЛОНЯТЬСЯ. Он и не прислонялся. Обеими руками держался.
Свист и скрежет сменились мягкими покачиваниями и постукиваниями – это поезд вышел из тоннеля на поверхность. За полосой снега мужчина увидел одноэтажные дома, безлюдную улицу, собаку, машину, движущуюся по дороге, дымок из выхлопной трубы, мигающий светофор. Он подумал, что теперь едет, должно быть, на электричке. Вышел в тамбур и посмотрел на рельсы. Они словно резали землю, разбегались кто куда, натворив дел, и снова встречались, и снова резали. Это наваждение какое-то, подумал он, и захотел выйти. Поезд тотчас остановился.
Когда он выходил из дверей, он взглянул направо и увидел почтовые ящики, все те же ящики; открытку с непонятным посланием он не стал вытаскивать вторично, потому как не добраться до нее было (он уже начинал нервничать) из-за большой детской коляски, что стояла тут, на его лестничной площадке. Но ее не должно здесь быть. Да ее и сейчас нет!.. А ящики должны находиться на первом этаже, уже спокойнее подумал он… Веселая у меня жизнь, подумал он еще спокойнее.
Но веселого было мало. Он все же вошел в квартиру и теперь совершенно точно знал, что ему надо делать. Он занялся поисками одного детского журнала, вернее не журнала, а книжечки, и не книжечки даже, а сравнительно небольшой картинки. Эту картинку он в детстве долго рассматривал, пытаясь проникнуть в ее глубины. На ней были изображены дети – мальчик и девочка, которые рассматривали книгу, на обложке которой были изображены мальчик и девочка, рассматривающие книгу, на которой в свою очередь были изображены мальчик и девочка, которые рассматривали книгу, на обложке которой… и так далее. В детстве он до потемнения в глазах, до боли в голове и звоне в ушах рассматривал эту картинку, – так ему надо было, он это знал. И сколько бы мать ни билась над ним, охала и ахала, стараясь отнять дурацкую, бестолковую… книжку? журнал?.. он продолжал, оставшись в одиночестве, разглядывать теперь один лист, который он вырвал из… книжки? журнала?.. и прятал под подушкой. Он верил, что там – тайна. Только огромным напряжением