– Господи, как вы красивы, – широко открыв глаза, удивленно выразился, войдя в кабинет, молодой человек лет двадцати.
Он тотчас густо покраснел, задвигался нелепо, смешно. Собственно, и по тональности слов было очевидно, сказано до крайности искренне. Светлана коротко улыбнулась, в груди метнулась неожиданная мягкая искра.
– Садитесь, я вас слушаю.
– Комиссия по спорту, вот бумаги, – парень совсем потерялся, сел комкано, потупился в ребро стола.
Осмотр, процедура. Кажется, он более так и не поднял глаза. Уже на выходе из кабинета резко развернулся, что вроде бы ему даже не шло, выдавил:
– Можно я еще вас увижу?
– Запретить не могу, но едва ли это кому-нибудь нужно… – И вдруг возникло озорство: – А зачем вам? Впрямь так уж красива?
– Не представляете до какой степени.
– Вот как. Полагаете, мне об этом не сообщали? Муж, если хотите, не однажды уронял замечание.
– Дело не в этом. Вы не понимаете, что ваша красота означает. Вы просто поверьте, здесь совершенно нешуточное дело… А муж – это глупости, он ничего не смыслит.
Светлана засмеялась и пожалела, что позволила себе вольность – следовало отправлять человека и это теперь представлялось грубостью. Сделала лицо:
– Ну хорошо, так ему и передам. Прощайте… – Потрогала прическу. – Знаете, вы забавный.
Он сейчас же тронулся, глядя под ноги, но проговорил тихо, озадаченно:
– Вы не понимаете. Это, должно быть, очень неправильно. – И вышел.
Через тройку, пожалуй, дней Светлана заметила парня. Из поликлиники в утренние смены ходила пешком. Три часа, легкий, пушистый зимний день, полчаса до дома – приятное, спокойное бездумье. Сунулась в газетный киоск, вспомнив, что нет программы передач. Косым зрением заполучила молодого человека неподалеку в яркой куртке. Что-то в нем заинтересовало, глянула. Он. Смотрел. Отвернулась и отрицательно отнеслась к чувству, которое подначило любопытничать. На зеленый светофор напористо пошагала и темп более не меняла.
Через день такая же история – куртка на почтительном расстоянии. Впрочем, сегодня он догнал, голос был чист, смел:
– Скажите, зачем вы стали урологом? Странно – и так отчаянно вам не идет. Мужские органы, разве это возможно?
Растерялась – такой вопрос никогда не возникал. Одолела досада.
– Чем отличаются с медицинской точки зрения мужские, как вы выразились, органы от остальных? Если скажите, что мне следовало заниматься исключительно сердцем, будет пошло.
Он помолчал, однако немного.
– Послушайте, я не в силах спать. Наваждение.
– Знаете что, не на психолога угадали. Если хотите, в связи с моей специализацией могу назначить именно пошлость.
– Да поймите, наконец, вы как женщина мне целиком безразличны. Красивы неправдоподобно, так не бывает.
– Не придумывайте, юноша. Мне тридцать лет и немножко разбираюсь в мужских позывах. Оставьте эти фокусы, вы мне элементарно не нравитесь.
– Вы крупно ошибаетесь.
– Я надеюсь, последуют обещания покончить с собой, ограбить банк, съесть живую крысу! Давайте, давайте – я не переживу разочарования.
Парень вдруг остановился, омерзительно пискнул: «Дура, идиотка!!» – и ринулся прочь… Светлана хохотала, испытала истинное удовольствие.
Вечером вдруг стала крутиться подле мужа, не проняла, отсюда поинтересовалась напрямик: «Я красивая?»
– Пойдет под пиво, – с дежурной ерой буркнул Иван.
«В самом деле дура, – удовлетворенно решила Светлана. – Да нет же, именно идиотка!»
Парень появился в кабинете через год. Светлана, возможно, не узнала бы – он солидно окреп, в движениях исчезла робость – когда б не сделал, войдя, заявление:
– Вы, пожалуйста, не внушайте себе чего-либо! Мы приписаны к вашей клинике, и комиссию обязаны проходить ежегодно. Если б захворал, вы меня шиш увидели. Собственно, я сильно здоров сам по себе.
Мысль, разумеется, возникла откреститься, например, я вас не очень узнала, однако Светлана сию минуту различила задор, и уже это понравилось. Еще штука, разглядывая историю болезни, невольно укрепила в памяти имя и фамилию.
– Хм, прекрасно. Знаете что, если не хотите, чтоб я осматривала ваши… приспособления, не стану этого делать. При условии, что честно признаетесь, беспокоит ли вас что-либо по моей части.
Он молчал, но глядел в упор. Разомкнул, наконец, губы:
– Вы специально так поставили вопрос?
– В каком смысле? Что опять не устраивает?
– Вы же прекрасно догадываетесь, что меня по вашей части, как произнесено, многое беспокоит. Неужели гожусь лишь в ветреные юнцы, не понимающих значения своих слов?
Действительно, в данной обстановке ее вопрос был двусмыслен. Смущения, однако, не испытала.
– С вами