Ненужный свидетель. Лилия Подгайская

е насиделся с удочкой на берегу и налюбовался восходами и закатами солнца, а ещё звёздным небом. Жизнь явно повернулась к нему своей улыбчивой стороной, и комиссар благоденствовал в окружении тех, кого любил.

      Потом пришла осень – сначала золотая, потом дождливая, холодная, но это ничуть не нарушило покоя в уютном доме с садом и спокойного течения жизни в управлении полиции, возглавляемом комиссаром Шенком. Они, конечно, не сидели без дела, однако всё было, как говорится, в рамках – так, мелкие преступления, никому не мешающие спать по ночам.

      Ребята в управлении уже поговаривали о том, как станут отмечать Рождество. Сам комиссар Шенк всё чаще с тревогой поглядывал на раздувшееся до формы шара тело жены – время родов приближалось.

      И вдруг, как снег на голову, – убийство. Да не простое.

      О найденном в квартире на втором этаже фешенебельного дома в тихом районе города мёртвом теле сообщил констебль Майлз. Утром холодного зимнего воскресенья, когда расслабленные предстоящим выходным днём жители города ещё нежились в своих постелях или неторопливо наслаждались утренним кофе, констебль не спеша обходил свой район. Он даже мурлыкал что-то про себя, в предвкушении целого дня в уютных домашних условиях, когда сменится, хотя не забывал внимательно поглядывать по сторонам. Работа есть работа, и её нужно делать добросовестно. Возле дома № 8 ему навстречу буквально вылетел взволнованный мужчина средних лет.

      – О, констебль, как хорошо, что я встретил вас, – с облегчением проговорил он. – Пойдёмте скорей со мной. Там что-то не так в нашем доме, и это меня пугает.

      И он буквально потянул за собой служителя правопорядка. Дом был очень приличный: лестница с ковровой дорожкой, удерживаемой на каждой ступеньке толстыми металлическими прутьями, начищенными до золотистого блеска, цветы на лестничной площадке, такая же ковровая дорожка, но только шире, в коридоре.

      И среди всего этого благолепия вдруг:

      – Вот, констебль. Вот эта дверь, которая меня напугала.

      Они стояли в коридоре второго этажа перед третьей дверью слева.

      – И что с ней? – поинтересовался констебль.

      – Она открыта, – дрожащим голосом проговорил пугливый жилец, любящий утренние прогулки. – Когда я проходил мимо к лестнице, её качнуло порывом ветерка, и она даже заскрипела. Мне стало жутко. Дверь не должна быть открыта.

      Но, тем не менее, эта дверь была приоткрыта и сейчас, немного, но заметно.

      – Вы заглянули туда? – уточнил констебль.

      – Что вы! Как можно? – замахал руками пугливый мужчина. – А вдруг там… мертвец?

      Он широко открыл перепуганные глаза и отёр пот со лба.

      – А кто живёт в этой квартире? – констебль принялся за дело.

      – Герр Штальман, саксофонист из городского оркестра. Очень достойный, спокойный и порядочный человек.

      Констебль подошёл поближе к двери и прислушался. Из квартиры не доносилось ни звука.

      – Герр Штальман, – позвал он, – у вас всё в порядке?

      Ответа не последовало.

      Тогда констебль решительно распахнул приоткрытую дверь и шагнул за порог, жестом приглашая свидетеля следовать за ним. Хозяина квартиры они увидели сразу, как только вошли в гостиную.

      Крупный мужчина средних лет в домашнем халате сидел в кресле посреди комнаты. Руки его были крепко прибиты к деревянным подлокотникам большими гвоздями. Во рту торчал кляп, глаза почти вылезли из орбит, а на лбу, как клеймо, большая кровавая буква Z. Завершением ужасной картины был огромный кухонный нож, проткнувший грудь несчастного на уровне сердца.

      Свидетель, увидев это, побледнел до зелёного цвета и опрометью кинулся в коридор, зажав рот рукой, и оттуда донеслись характерные звуки – беднягу выворачивало наизнанку. Самому констеблю тоже стало не по себе. Он быстро ухватился за телефонную трубку, не забыв, однако, взять её платком, и позвонил прямо в управление криминальной полиции – передавать сейчас информацию по инстанции было просто неразумно. И облегчённо вздохнул, услышав, что вызов принят. Затем вышел в коридор, прикрыв за собой дверь, и стал ждать.