Мы с Зоинькой сидим в креслах «Американ комфорт» перед телевизором в моей тель-авивской квартире. За окном несусветная жара, и воздух колышется, обтекая предметы, как на картине Эдварда Мунка «Страх». Мы сидим в прохладе – да благословит Бог того, кто изобрел кондиционер. И вообще электричество. Так же заодно спасибо за телефон, холодильник, стиральную машину и за многие другие вещи, не постижимые моему уму.
Наши ноги задраны на удобных подушечках. Тела утопают в мягком ортопедическом киселе. По дороге домой мы зашли в кондитерскую, а потом в видеосалон. Купили шоколадный торт и два диска с Джейн Фондой «Фитнес для женщин после сорока» – один мне, другой – Зоиньке. Фонда – красавица. А ведь ей, должно быть, уже шестьдесят. Мы едим шоколадный торт. Зоинька говорит с набитым ртом:
–Ты можешь, как Фонда, ногу задрать?
–Нет. А ты?
–Только один раз. Потом меня надо будет заново собирать по винтику. Еще кусочек?
–Давай. Ничего, что мы столько жрем?
– Ничего. Мы же смотрим фитнес! Слушай, я хочу обсудить с тобой что-то очень важное.
–Ну?
–Не «ну», а мне нужно, наконец, поговорить с тобой серьезно. Я хочу вырваться из этого чертового замкнутого круга. Понимаешь? Хочу расправить крылья и полететь.
–Ты опять про развод?
–Да.
–Хочешь полететь, говоришь? И полетишь, еще как полетишь. Вверх тормашками. Он тебе это устроит, можешь не сомневаться.
– Да послушай ты! – говорю я. – Ровно двадцать лет назад я повисла на своем муже. И все раскачиваюсь туда – сюда. А отпустить страшно. Пора мне улетать. Я это чувствую. Если не сейчас, то уже никогда. И будь что будет. Главное – расслабиться и почувствовать прелесть полета. И тогда в мою жизнь ворвутся красочным каскадом новые события. Мне станут доступными любые радости жизни и какие угодно развлечения! Развлечения! Именно их-то мне всегда и не хватало.
(Джейн Фонда уже заканчивала второй сет упражнений для пресса.)
–Разрушить семью ради каких-то там развлечений? Это же глупость несусветная, – говорит Зоинька. – Ты же не ребенок!
–Нет, ты только представь себе: ночь, приглушенные огни заведений, случайные мужчины и женщины, танцующие в полумраке. Еще пива, еще вина, еще виски. Еще, еще, еще…Дым сигарет, и всюду музыка. Кто-то танцует уже совсем близко. Он смотрит мне в глаза. Потом прижимает меня к себе в танце: «Уйдем отсюда, красавица?»
–Этим люди занимаются в молодости, а тебе уже за сорок. Опоздала ты, дорогая.
–Глупости. В молодости люди этим занимаются просто так, от нечего делать. А у меня это – лебединая песня. Прощальная гастроль, и она пройдет с грандиозным успехом. И потом, ты – то налеталась вдоволь. Вон у тебя, сколько всего было.
–«Сколько» – это еще не достижение.
–Нет, достижение. Огромное достижение. Ты же знаешь, что у меня было раз – два, и обчелся.
–Еще было «три», насколько мне известно. Ладно, лети. Только, пожалуйста, не расшиби себе башку. А главное – береги нервы. Господи, честно говоря, это – ужасно. Я же через все это проходила трижды. Но первый мой развод, конечно, был самым кошмарным. Сноровки никакой, а на рожон лезешь, как сумасшедшая. Сейчас-то я уже виртуоз. Дай мне любого, и я с ним разведусь в два счета. Он даже пикнуть не успеет. А вот ты что будешь делать? Намучаешься, боюсь.
–Спасибо, что поддерживаешь меня. Вселяешь оптимизм.
–Да я же ничего не хочу сказать. Решила, так делай. Кстати, а муж как ведет себя?
–Благородно пока что.
–А родители знают?
–Нет.
–А дети?
–Тоже нет. И ты пока никому не говори, очень тебя прошу.
–За кого ты меня принимаешь?
Зоинька встала с кресла, взяла грязные тарелки из-под торта и отнесла их на кухню. Раздался шум воды и звяканье посуды в раковине.
–Знаешь что? Не морочь мне голову, – Зоинька вернулась из кухни. – Я-то тебя прекрасно знаю. Развлечений она захотела. Свободы и независимости.
–Да, а что тут такого?
–Если не хочешь – не рассказывай. Только не надо мне голову морочить. Глаза у тебя вон какие безумные. (Она помолчала.) – Короче, кто он?
Наша дружба началась еще в Москве, во время поступления в музыкальное училище. Оно должно было принести мне избавление от ненавистной школы с сильным наклоном в математику, где цифры слипались у меня перед глазами в отвратительное кишащее месиво, как в дурном сне. Мне светили три двойки в году по основным предметам. Математика, Физика, Химия.
Помню мои истерзанные скукой тетради с измятыми посеревшими уголками. На первой странице были задачки, списанные у тощего мальчика с хроническим гайморитом и выдающимися математическими