Как и в самой пьесе, в декорациях отсутствуют второстепенные детали, на сцене только самое необходимое. Главное место действия – гостиная (она же столовая) в квартире Эдди Карбоне; в ней – круглый стол, несколько стульев, качалка и патефон. Комната расположена несколько выше уровня сцены, форма ее и размер должны соответствовать замыслу постановщика. Задняя стена представляет собой перегородку, за которой справа и слева скрыты двери в невидимые зрителю кухню и спальни. На передней части сцены, в комнате и слева от нее нечто вроде уходящих ввысь колонн, которые обозначают фасад дома и вход в него. Тут же висит архитектурная деталь, она изображает фронтон, венчающий колонны и весь фасад дома. У входа – лестница; она доходит до уровня пола гостиной, затем сворачивает к задней части сцены и, обогнув ее, поднимается к площадке второго этажа.
В центре передней части сцены – улица. Справа, у просцениума, письменный стол и стул мистера Алфьери; тут его контора. За стулом – вешалка. Рядом с конторой – низкая чугунная решетка, какими огораживают спуск в подвал. Позже слева у просцениума появится будка телефона-автомата. Цель спектакля – сделать реально ощутимой извечную тему этого повествования в обыденной жизни современного большого города и, столкнув извечное с сегодняшним, создать на сцене свой особый мир. Когда поднимается занавес, портовые грузчики Луис и Майк играют в орлянку у стены слева.
Издали из порта глухо доносится завывание сирены. Входит Алфьери – адвокат, лет пятидесяти, уже седеющий, грузный человек, благодушный и наблюдательный. Когда он проходит мимо грузчиков, они ему кивают. Адвокат медленно подходит к своему столу, снимает пальто и шляпу, вешает их и оборачивается лицом к зрителям.
Алфьери.
Я улыбаюсь потому, что мне
Не часто улыбаются.
Я адвокат, а здесь, у нас, в округе, –
Что адвокат, что поп:
Обоих вспоминают,
Когда стряслась беда.
Мы – вестники несчастья.
Добрый вечер. Добро пожаловать к нам в театр. Зовут меня Алфьери. Хоть я и адвокат, но перейду прямо к делу. Я уж не молод, и мне не чужды слабости людей нашей профессии; я убежден, что в моей практике было множество необыкновенно интересных дел.
Когда ты еще молод, необъяснимые причуды жизни раздражают. В молодости во всем ищешь логику. Но когда ты стареешь, важнее и дороже всего становятся факты – в них поэзия, все чудеса и волшебство весны. А до чего прекрасна весна, когда тебе уже перевалило за пятый десяток! Да, я влюблен в факты: дорого то, что уже произошло, а не то, что могло бы произойти или должно было бы произойти…
Жена постоянно корит меня, друзья тоже; они говорят, что здешним жителям недостает, мол, изящества, обаяния… А ведь правда, с кем мне приходится всю жизнь иметь дело? С портовыми грузчиками, с их женами, отцами и дедами; трудовые увечья, выселения, семейные дрязги – вот мои дела; мелкие невзгоды бедноты… Однако…
В часы прилива,
Когда волны морского ветра бьются в стены,
Я сижу в моей конторе
И думаю о том, что все здесь вечно.
Я думаю о Сицилии, откуда пришли эти люди,
О древних скалах Калабрии,
О Сиракузах, где карфагеняне и греки
Бились в кровавых битвах. Я думаю о Ганнибале –
Он убивал их предков; о Цезаре –
Он понукал их по-латыни.
Все это, конечно, смешно.
На этой панели учился ремеслу Аль Капоне,
А Фрэнки Йэла разре́зали надвое
На углу Юнион и Президент-стрит,
Где несправедливые люди
Перестреляли стольких, и всех – за дело.
Теперь, конечно, все изменилось.
Я больше не прячу револьвер в конторке;
Мы цивилизовались. Мы настоящие американцы.
Дележ теперь идет у нас мирно.
По мне, так лучше.
И все же в часы прилива,
Когда зеленый запах океана
Плывет прямо в окно
И голуби бедняков
Кружатся в небе,
Я вижу не их, а соколов,
Охотничьих соколов былых времен,
Парящих над лесами Италии…
И все это в Ред Хук – портовой трущобе,
Которая видна с Бруклинского моста.
По улице идет Эдди. Он присоединяется к игрокам.
Изредка попадается сто́ящее дело.
И когда стороны рассказывают о своих бедах,
Рвется паутина времен
И камни руин Адриатики снова складываются в здания;
Калабрия!
Глаза истца вдруг кажутся глазами статуи,
Его голос доносится