Диво дивное. Народное творчество

он в камыше, дожидается, когда утки на чистую воду ночевать прилетят. Ждет-пождет; уж смерклось. Вдруг, зазвенели вверху утиные крылышки и села одна утица как раз посередине плеса, у которого Ермолай сидел, а кругом плеса тоже камыш со всех сторон. Ермолай примечает: вот-вот совсем стемнеет, вовсе ничего не будет видно; выцелил он эту утицу – трах!.. А тут же из камыша с другой стороны плеса – бац-бац – по той же утке еще двое выпалили!

      Поднимается Ермолай из камыша, и те, один и другой, в разных сторонах поднялись… Ермолай разделся, полез за уткой – потому что, хоть и была с ним собака-Жучка, только она в воду лазить не любила, – глядь: и те двое тоже за уткой бредут. Ермолай утку – за голову, а те – за крылья. Ермолай им: «Сделайте, – говорит, – милость, не беспокойтесь, утка моя!» А те спорят: «Нет, – каждый говорит, – это я ее убил!..» Между прочим, вода холодная: долгого спора выдержать никак невозможно. И порешили они трое на том, чтобы с этой уткой поступить по-охотницки: тому ее отдать, с кем чуднее диво приключилось.

      Вот разложили они на берегу костерок, и начал старший из чужих охотников первым рассказывать:

      «Было у меня, господа товарищи, три сына, и ходил я с ними на охоту. Раз охотились мы целый день, убили трех уток и, как пришел вечер, задумали в лесу ужинать: развели огонь, ощипали-выпотрошили уток, сварили их и только было за них приняться собрались, вдруг, из лесу старичок выходит: „Хлеб-соль, люди добрые!“ „Милости просим“. Старичок подсел, трех уток съел да старшим моим сыном закусил… Стало у меня только двое сыновей. Утром пошел я с ними на охоту; убили мы трех уток и ввечеру только было собрались ими поужинать – опять старичок идет: „Хлеб-соль, господа!“ „Милости просим“. Старичок подсел, трех уток съел да середним моим сыном закусил… Остался у меня только один сын. Переночевали мы, а утром опять на охоту; убили трех уток, ввечеру сварили их и только было ужинать собрались, как тот же самый старичок идет: „Хлеб-соль, молодцы!“ „Милости просим“. Старичок присел, трех уток съел да младшим моим сыном закусил… Остался я один как перст. Пошел домой. Прихожу в избу, а сыновья мои, все трое, на полатях лежат живы-здоровы…»