Я – битник, пацифист и атеист, наркоман, писака и борец за внутреннюю свободу каждого из вас!
Свобода и самовыражение – очень тонкая грань между идеологиями социума и собственной безбашенностью… Желание свергнуть всех, кто стоит на твоем пути, и говорить, писать, дышать, кричать то, что вздумается, стоя голым и обдолбанным в самом сердце NY. В таком виде ты максимально независим! Попробуй не свихнуться в погоне за своей мнимой свободой! Система сжирает и поглощает нас, мы воюем против самих себя, даже не понимая причин. Мы уходим из своих домов и пишем как полоумные ночами напролет, сбегая от реалий в мир наркотических иллюзий, губя свой разум и разрывая сознание, но не теряя надежды докричаться до властей и призвать оставить нас в покое! Мы умирали пачками, сходили с ума, вернувшись с войны, мы кололи эту дрянь в свои вены и закрывали глаза на все. Сил бороться не было. И хотелось просто любить… Нас никто не понимал. Чертова война, брат… Эта чертова война! Она внутри нас! В наших головах и расширенных зрачках! Нам никогда не быть в ней победителями…
Ни один в мире кайф не заменит тебе твою жизнь! Меня зовут Ричард Миллер, и я представляю вам историю своей жизни.
Не закрывайте глаза!
Доброе утро, «Хьюстон»!
Людские потери во Вьетнамской войне
США: погибло, пропало без вести, умерло от ран и болезней – 58 тыс. человек (боевые потери – 47 тыс., не боевые – 11 тыс.; раненых – 303 тыс., госпитализировано – 153 тыс., легкие ранения – 150 тыс.)
Число ветеранов, покончивших жизнь самоубийством после войны, зачастую оценивается в 100—150 тыс. человек (то есть больше, чем погибло на войне), однако эта оценка оспаривается некоторыми исследователями.
По данным американского института Гэллапа, в 1964—1972 гг. именно война во Вьетнаме занимала первое место в числе наиболее важных проблем, волновавших общественность США. Война всколыхнула американское общественное мнение
64% погибших американских военнослужащих были моложе 21 года
Из меня свобода вырывается фонтаном, падая звездами на салфетки из придорожных забегаловок, фантазия брызжет лавой из пробудившегося после долгой спячки размягченного, но не утратившего силу мыслить остроумно мозга и растекается по лицам смотрящих мне в спину прохожих. Я каратель времени и прожигатель жизни. Порочное дитя азартного и вожделенного Манхэттена. Опиумный твой. Любимый ничей
1
Я подошел к окну. Пальцем слегка отодвинул занавеску цвета яичный желток и, выглядывая половиной своего изможденного и сухого лица, убедился в том, что дождь и не думал кончаться. Мелодичный тембр Фрэнка успокоил мои нервы и мысли об обиде Сьюзи.
Пытаюсь сконцентрироваться и закончить этот гребаный роман о своей жизни с названием, щекочущим душу: «Доброе утро, „Хьюстон“». Почему закончить? Все просто. Я ставлю жирную точку в каждодневном ведении этого дневника. С каждым днем мне все труднее и труднее даются воспоминания. Не хочу ощущать потерю сознания. Пусть это произойдет незаметно для меня. Я просто устал.
Но ничего не выйдет, пока Сьюзи мельтешит перед глазами. Постоянно она сует мне свои панкейки под нос! Запрещает пить и курить, оправдываясь переживанием за мое здоровье до тряски ее рук. Создает нелепые диалоги, постоянно находит и ликвидирует в считанные секунды пыль на полках, параллельно пылесося у меня под ухом. Я не могу сосредоточиться. Мысли взялись за руки и водят хороводы в голове. Ой! Кажется, одна проехалась по мозгу на слоне!
Твою ж мать! Н Е В Ы Н О С И М О! Мы женаты тринадцать лет, и я по сей день не могу понять, как ей это удалось, как ей удалось утащить меня из вольной жизни и, более того, как ей удается делать вид, что нами создана благополучная ячейка общества? О нет, не о том я сейчас.
Нужно подлить виски в стакан и приложить лед к пульсирующим вискам.
Дорогая. Ты всегда в моей голове.
Знаешь. Я никогда не любил твой аромат духов, Маргарет. Вульгарная походка, острый взгляд, тонкие запястья, пухлые губы, мескалин в белой лакированной дамской сумочке и вечная фраза Hasta la vista, baby на твоем остром языке. Ты не носила нижнего белья, детка, ты носила Ray-Ban, скрывая круглосуточно расширенные зрачки. Ты отрывалась в ирландских пабах и цитировала Уолта Уитмена на барных стойках, бережно храня десятки поцелуев на своей белой коже. Ты любила кожаные куртки и тонкие ремни вокруг тела. Когда ты говорила о политике, то хотелось переключить канал в твоей голове, избавив тем самым тебя от ужаса воспоминаний войны. Когда ты говорила