Чудесные возвращения Егора Сладкосолева на планету Земля
1
В канун праздника Успения Пресвятой Богородицы, в самом конце августа, ехал на электричке мужик по имени Егор, а по фамилии Сладкосолев. Он ездил в город Бежецк на базар продавать своего бычка Степана. Продал, очень удачно, и теперь при деньгах и навеселе возвращался в родное село Хлевное.
Доехал Егор до райцентра Сонково, где ему следовало с электрички на автобус пересесть, и тут ему (как это часто с нашим братом, русским, бывает) моча в голову ударила. Дай, думает, пешочком пройдусь. Хотя идти надо добрых тридцать вёрст. А время – к ночи.
Ну, дурацкое дело не хитрое – руки в брюки – пошёл. Шёл-шёл – и застала его в дороге ночь. А он только-только до Лбово дотопал, от которого до Хлевного ещё шагать и шагать. На улице ночевать Сладкосолеву, естественно, не хотелось. А гостиницы в Лбово, естественно, не было. В один дом Егор постучался, в другой – хрен попало! – никто на ночлег не берёт.
И тут видит Сладкосолев: кладбище; а рядом дом стоит, явно заброшенный. Он скорей туда.
Толкнул дверь, вошёл, огляделся впотьмах: стол, лавка, печка… Кинул Егор куртку на лавку, да и завалился спать.
И снится ему сон.
Будто находится он в этом же самом доме, а все вещи – из его дома (того, что в Хлевном). Свет ярко горит, печка жарко топится… А у печки жена Егорова с ухватом суетится. Варенька. Лет десять как умершая. Лепёшки печёт.
Сладкосолев прямо глазам своим поверить не может: ну всё как есть – его! Даже картинка на стене, из журнала «Огонёк» вырезанная, – баба в шапке с перьями, «Незнакомка» называется… Впрочем, примечает Егор, не совсем всё, как у него. Иконы в красном углу нет, Божьей Матери с младенцем Иисусом на левой ручке. О-очень это Сладкосолева удручило; потому как иконка эта не простая была, а намоленная, старинная, Егоровой матерью для оберёга повешенная. А тут нет как нет… Зато чёрный кот по горнице так и шастает, так и шастает. Отродясь Егор котов не держал. Тем более чёрных. Пригляделся Сладкосолев – а голова у кота в подпалинах.
Умершая Варя знай себе глиняную посудину румяными лепёшками наполняет, маслицем золотистым поливает да сахарком посыпает. Самая что ни на есть любимая Егорова еда. А тут и не тянет; даже смотреть на лепёшки противно. Отвернулся Сладкосолев от лепёшек, глянул в окно, да так и ахнул. Потому что на звёздном небе вместо Луны висела какая-то неведомая планета, раза в три больше. И не жёлтая, а – зелёная. И не круглая, а – приплюснутая, как будто её сдавил кто.
Варя между тем с лепёшками управилась, взяла в руки нож и стала сало резать. Сегодня ж Иван Постный, лихорадочно соображает Сладкосолев, грех в руки нож брать. А Варя режет себе и режет, хоть бы что. Нарезала, ножик отложила и на Егора уставилась. При-истально так разглядывает, будто в первый раз видит. Чёрный кот к ней на колени запрыгнул и клубком свернулся. Мур-р, мурлычет, да мур-р; и не ласково мурлычет, а зловеще: мур-р-р… словно рычит. Варя его гладит и на Егора всё глядит.
Сладкосолев, хоть и не робкого десятка был, а тут – сробел.
А Варя говорит как бы себе самой:
– Ишь глазки-то подленькие, так и бегают.
– О чём это ты, Варюш? – Егор спрашивает, а у самого сердце в пятки уходит.
– О том са́мом, – отвечает Варя, – о том са́мом… Расскажи-ка, мил дружок, как ты меня на тот свет спровадил.
– Вот этого, Варвара, не надо! – закипятился Сладкосолев. – Сама отлично знаешь, что у тебя было двухстороннее воспаление лёгких. И справка от врача имеется. И от судмедэксперта тоже.
– Справочки твои, – говорит Варя и кото́ву голову в подпалинах чешет, – липовые. – И такой у неё вид сделался – вот сейчас кинется Егора душить.
У Сладкосолева аж всё захолонуло внутри.
– Чё боишься-то? – спрашивает Варя с усмешкой. – Не бои́сь. Не трону. Одно только, Егорушка, я тебе скажу: ребёночка я под сердцем носила. Он уж ножками в живот толкался, а ты нас – в гроб да на кладбище.
– Да какого ещё ребёночка?! – восклицает Егор. – Тебе ж вскрытие делали. Никакого ребёночка и в помине не было. Ты что думаешь, врачи совсем дураки? Ребёнка не заметили?
– А вот и дураки, – отвечает Варя. – А вот и не заметили. Как будто ты наших врачей не знаешь.
Ну, в общем-то верно, соглашается мысленно Сладкосолев, вспомнив, как на Масленицу ходил больной зуб лечить, а ему заместо этого два здоровых выдрали. А в другой раз, за неделю до Пасхи, в Вербное воскресенье, палец занозил; так вместо того, чтоб занозу вытащить, гады-врачи всю руку оттяпали. Правда, не ему, а Гришке-соседу, ну так оттяпали ж.
– Да-а… – тянет Егор.
– Вот тебе и «да», – говорит Варя. – Ребёночек во мне по сей день мается.
– Как это мается? – удивляется Сладкосолев. – Ты ж чёрт-те когда померла.
– Я-то померла, а ребёночек мается.
– И…