Джим поворчал немножко, однако сдался. Он сказал, что говорить надо как можно меньше, и то потихоньку. Молния как раз вовремя показала нам разбитый пароход; мы причалили к подъемной стреле с правого борта и привязали к ней плот.
Палуба тут здорово накренилась и была очень покатая. В темноте мы кое-как перебрались по уклону на левый борт, к капитанской рубке, осторожно нащупывая дорогу ногами и растопыривая руки, чтобы не напороться на тали, потому что впотьмах не было видно ни зги. Скоро мы наткнулись на световой люк и полезли дальше; еще один шаг – и мы очутились перед дверью, открытой настежь, и – вот вам самое честное слово! – увидели в глубине салона свет и в ту же минуту услышали голоса.
Джим шепнул мне, что ему что-то не по себе и нам лучше отсюда уйти. Я сказал: «Ладно» – и уже хотел было вернуться на плот, как вдруг слышу – кто-то застонал, а потом говорит:
– Ох, не троньте меня, ребята! Я, ей-богу, не донесу.
Другой голос ответил ему очень громко:
– Врешь, Джим Тернер! Это мы и раньше слыхали. Тебе всегда надо больше других, и ты всегда получаешь сколько хочешь, а то, мол, донесу на вас, если не дадите. Но на этот раз мы тебе не поверим, напрасно ты стараешься. Во всей стране не сыщется предателя и пса подлее тебя.
К этому времени Джим добрался до плота. Я просто разрывался от любопытства; небось, думаю, Том Сойер ни за что не ушел бы теперь, ну так и я тоже останусь – погляжу, что такое тут делается. Я встал на четвереньки в узеньком коридорчике и пополз к корме – и полз до тех пор, пока между мной и салоном не осталась всего одна каюта. Вижу, в салоне лежит на полу человек, связанный по рукам и ногам, а над ним стоят какие-то двое; один из них держит в руке тусклый фонарь, а другой – пистолет, целится в голову человека на полу и говорит:
– Эх, руки чешутся! Да и следовало бы пристрелить тебя, подлеца!
Человек на полу только ежился и все повторял:
– Не надо, Билл, я же не донесу.
И каждый раз человек с фонарем смеялся и отвечал на это:
– Верно, не донесешь! Вот уж это ты правду говоришь, можно ручаться.
А один раз он сказал:
– Смотри ты, как клянчит! А ведь если бы мы его не осилили да не связали, он бы нас обоих убил. А за что? Так, зря. Потому только, что мы не хотим отдавать свою законную долю, – вот за что! Но теперь, я полагаю, ты никому больше