Однако именно к этому холму и направлялась процессия.
И была она на удивление многочисленной для этого времени суток.
Места здесь, на границе Пустолесья, никогда не отличались миром и покоем. Шарили разбойные банды, бродили по чащам чудища, которым всё равно, лопать ли скотину или её хозяев. И чтобы хлопы вот так вот сами полезли ночью куда-то в темень? Что с ними случилось, с чего вдруг такое бесстрашие?
Впереди всех шестеро здоровенных мужиков в домотканых портках и рубахах, деловито сопя, тащили на плечах нечто, замотанное в серую же холстину, обвязанное поверх чем попалось под руку – ремнями, верёвками, даже рыбацкой сетью – и отчаянно брыкающееся.
– Тише, ведьма! – Один из тащивших сунул пудовым кулаком куда пришлось. Из кокона раздался вскрик и сразу же – яростное шипение.
– Ничо, Радован, – пробасил другой носильщик. – Малёха совсем. А там к столбу, и… чуть пятки-то задымятся, враз узнает, как колдовать!
– Я не колдовала! – раздалось из глубины свёртка. – Дядя Михась! Ну дядька Михась! Ты ж меня знаешь!
– Тоже мне, племяшка выискалась, – поспешно зачастил плечистый мужик, заговоривший с Радованом. – Ты в родню мне не лезь, отродье колдовское!.. Корову сгубила, ведьма проклятущая! Свинью супоросую извела!
– Минька малого лютой смерти предала… – вступил ещё один.
– Тащите, тащите, неча базлать здесь. Когда на костёр поставим, тогда и станем ведьме вины её перечислять.
– Именно! – вступил в разговор некто высокий и тощий, в длинном коричневом балахоне то ли местного жреца, то ли странствующего проповедника. – Зачтём ведьме преступления ея! Пусть в купели огненной, на смертном краю, покается! Пусть…
– Прости, благочинный, – перебил жреца Радован. – Пришли мы, однако.
– Гм. Верно, да, пришли, сыне. Хорошее место, чистое, намоленное. Кумиров вы в порядке содержали, молодцы, чада мои, хвалю. Мало где Богам Древним поклоняются сейчас должным образом, как у вас, – оттого и бедствия у них у всех, отступников! А ведьму – давайте её сюда, на хворост! Да привязывайте к столбу, за локти, вот так!
Монолиты украшали грубо вырезанные прямо на камне узкоглазые лики. Все – с разинутыми ртами, полными громадных зубов. Вид у этих сущностей никак не располагал к поклонению.
В самой середине этого круга возвышался столб, в отличие от остальных – гладкий и не серый, а какой-то словно бы закопчённый. У его подножия свалена была огромная куча дров, со всех сторон обложенная вязанками хвороста.
Именно к этому столбу шестеро носильщиков и принялись прикручивать свою хрипящую, шипящую, словно дикая кошка, ношу.
– Торопитесь, чада! Ибо ведьмы хорошо горят именно в ночную пору, отгоняя духов злых и всех существ вредоносных!
Тем временем к Семи Камням подтянулась и остальная процессия с факелами – мужчины и женщины, старики и старухи, наверное, всё население деревни.
– Готовы ли вы, чада мои? – сладким голосом осведомился жрец.
– Готовы, – многоголосым гулом ответило ему собрание.
– Снимите тогда мешок с нея! А теперь слушай, ведьма, перечень злодейств своих! – возвышая голос, с неожиданными визгливыми нотками объявил жрец. – Ибо ты есть сосуд мерзостей иночеловеческих, сосуд ме…
Он хотел сказать что-то ещё, но в этот миг над головами толпы что-то прошелестело. Сверху словно обрушилась незримая ледяная волна, холодное дыхание зимы.
– А-а-а-а! Летит, летит! – заверещала какая-то молодка.
– Кто летит? Куда летит? – аж подскочил жрец. Споткнулся на ровном месте, взмахнул нелепо руками и выпустил факел.
Огонь потёк по хворосту, весело затрещал, устремляясь вверх, к забившейся в путах девушке.
Резкий свист крыльев. Ледяной ветер сделался режущим, люди попятились – а прямо на куче пылающего с одной стороны хвороста появилась высокая тёмная фигура, завернувшаяся в плащ, так напоминавший крылья летучей мыши.
– В чём дело, мои добрые пахари? Mes bons agriculteurs? Ce qui se passe ici? Что здесь происходит? – вопросил прилетевший. Бледное лицо и ослепительно-белые зубы, белее снега. – Кого это вы тут собрались жечь на ночь глядя? Постойте, постойте, дайте самому догадаться – la sorcière? Ведьма? Которая, конечно же, колдовством своим портила посевы, вызывала падёж скота, выкидыши у беременных, может, даже смерти совершенно здоровых на первый взгляд детишек?
Наверное, он продолжал бы свою тираду и дальше, этот нежданный, с небес свалившийся гость, но жрец, казалось бы, застывший с разинутым ртом и выпученными глазами, вдруг заголосил: «Сгинь! Сгинь, пропади, отродье тьмы!» – и взмахнул рукой.
То ли он что-то швырнул в костёр, то ли и впрямь обладал какой-то силой, но пламя взвилось, заревело, хворост и дрова вспыхнули мгновенно.
Связанная девушка закричала, надсаживаясь, дико.
Существо рядом с ней злобно ощерилось,