О злоупотреблении слов. Петр Вяземский

я богатству нашего языка, богатого, прибавим также мимоходом, вещественными, физическими запасами, но часто остающегося в долгу, когда требуем от него слов утонченных, отвлеченных и нравственных. Но обратимся в нашему предмету.

      И в самом деле: сколько людей, которых ум в том только и состоит, чтобы говорить не то, что у них на уме! Но этот поддельный ум не есть ли искусство, которым восхищается слепая толпа, а люди ясновидящие не ослепляются? рассудительность не поддается сетям, расставленным ей неприятельским умом, а победою над врагом оплошным и хвастаться нечего. Вообще, хитрость – ум мелких умов. Лисица хитрит, лев сокрушает. У многих это проворство в большой чести. Хотят ли похвалить значительного человека, говорят: он прехитрый! забывая, что современные происшествия решатся не уловками старой хиромантии и что в нашем веке исследовательном и откровенном фиглярство кабинетных кудесников имеет право на одно праздное любопытство толпы, или рукоплескания запоздалых, вздыхающих по том времени, когда красота была намалёвана, испещрена мушками и огорожена фижмами, а истина наводилась красками лжи и обносилась подмостками обманчивости. В обществе можно пальцем указать на людей, добивающихся чести прослыть скрытыми хитрецами. Забавники! они забывают слова Суворова, который был этого дела мастер: «Тот уже не хитер (говорил он), о ком все говорят, что он хитрый человек». При всей скрытности своей, эти явные хитрецы выказывают простодушие ребенка, который, спрятавшись за стулом, кричит: «Ищите меня; я здесь!» Истина есть красноречие слова; прямодушие в деяниях есть, так сказать, красноречие практическое, убеждение на деле. Говорят: трудно достигнуть благодетельной цели. Напрасно! Должно быть трудно достигать вредной. Где идти вернее и свободнее: по прямой, или во дороге излучистой? Лживая речь есть святотатство. Употребляя дар слова во зло, мы ругаемся над первейшим даром человека, святынею ниспосланного ему как орудие, без сомнения благое, а не гибельное, орудие любви, а не злобы. От сего преступного употребления речи, перейдем в невинным злоупотреблениям слов, неприметно вкравшимся в наш язык и поработившим нас своенравных своим законам. Мещанин во дворянстве ушам своим не верил, когда говорили ему, что он каждый день говорит прозу: многие, может быть, глазам своим не поверят, когда увидят, за сколько злоупотреблений в словах должны они отвечать пред совестью и Русским языком.

      Памфил поверяет какой-то счёт: сложив единицы, он говорить: «шесть в уме». Разве это выражение не злоупотребление на языке Памфила? Пускай-бы еще вышло по счёту: нуль в уме.

      Бесчестный искатель пишет к бесчестному покровителю и, зная совесть его, как свой, или его карман, с которым и с которою он часто бывал в личных или наличных сношениях, без сомнения не прячет от него и своей совести. Легко представить себе разговор сих совестей, подающих весть друг другу. В конце письма однако же выставляет проситель, как будто ни в чем не бывало: с искренним почтением имею честь и проч. О почтении не говорю: каждый друг друга почитает тем, чем он есть в самом деле. Но куда запряталась бедная честь?

      У нас говорят: ему простили долг. Разве долг грех? В таком случае первородный, ибо кто из сынов Адамовых, по крайней мере в нашей части света, не должен? Фон-Визин в своей Грамматике, на вопрос: Какой глагол спрягается чаще всех и в каком времени? отвечает: «Глагол: быть должным, и более всего в настоящем времени; в прошедшем весьма редко, ибо никто долгов своих не платит, а в будущем спряжение глагола не употребительно, ибо само собою разумеется, что всякий непременно в долгу будет, коли не есть». Иное дело: подарить, отпустить долг. Кто-то говорил: За чем стыдиться бедности? Бедность не порок! Нет, возразил другой, а хуже. Хорошо так порочить бедность, но долгов своих никто не стыдится, следовательно и прощать нечего. Одни богатые люди бывают должны: бедному никто не поверит; ему не с чего быть и в долгу. Подагра – знак отличия волокитства, говорят во Франции. Долги – почетная грамота на знать и богатство, говорят во всей Европе.

      В званиях, титлах встречаются часто злоупотребления. В скольких городах во зло употреблены слова: Совестный судья! Бедный просил капитана исправника рассудить его дело по совести. «А мне какое дело до совести?» сказал он, «я не Совестный судья!»

      Разберите слово: сословие – и вы увидите, что оно составлено из частиц единородных с совещанием. Но злоупотребление наложило на него руку и придало ему другой смысл: казалось-бы, что сослов должно происходить от сословия, но ни мало. Впрочем, иные и сослов, в смысле синонима, не признают за благоупотребленное слово. Во всяком случае, должно бы, кажется, говорить: сослово, сослова. Окончательное: слов придается у нас лицам, как наприм. богослов, острослов, и проч.