Русь неодолимая. Меж крестом и оберегом. Сергей Нуртазин

мне это чудится? Мать-ромейка рассказывала, что прежде предки греков поклонялись иным богам. По их верованиям, души умерших отправлялись в царство Аида, куда их переправлял через черные воды реки Ахеронт старый лодочник Харон… У ног старика собака. Уж не Цербер ли это, ужасный пес, порождение Тартара-бездны и Геи-земли, охраняющий вход в Аид? Со слов матери, он должен быть черным, трехглавым, с огромными зубастыми пастями, из которых капает яд. Этот одноголовый, белый с серыми пятнами, лохматый. Белая шерсть прядями ниспадает на морду, скрывая глаза; видно только черную точку носа и розовый язык. Может, матушка ошиблась?.. Если так, то как я, христианин, попал к богам древних греков?! Уж не покарал ли меня господь за грехи? Неужели всевышний разгневался на меня за те малые прегрешения, что я успел свершить?» Нос лодки уткнулся в берег. Толчок вызвал тупую боль в голове, ожгло грудь, бедро, плечо. «Разве душа покойника может испытывать телесные страдания? Значит, я еще жив!» – с этой мыслью Никита вновь провалился в мучительный полусон. Узкая серая река понесла его вдоль каменистых мрачных берегов. Черные, словно после пожара, деревья без листьев и хвои подступают к самой воде. Они растут на глазах, вздымаются к кроваво-красному небу, их ветки-руки извиваются подобно змеям, тянутся к телу, обвивают, душат, проникают внутрь. Нестерпимая боль охватывает Никиту. Он пытается крикнуть, позвать на помощь матушку, но вместо слов наружу вырывается только стон. На выручку является покойный отец Мечеслав. Облик его неразборчив, такой, каким остался в детской памяти. Батюшка, большой, бородатый, с добрыми серыми глазами, остервенело рубит ветки мечом, отбрасывает, топчет ногами. Из обрубков сочится бурая кровь, теперь вода в реке становится красной, подобно небу. Меч отца оказывается сильнее, деревья содрогаются под мощными ударами, шипят, отползают, скручиваются, превращаются в прах. Боль затихает. Небо светлеет, обретает голубой цвет, порождает водяные струи. Одна из них касается его лица, смачивает пересохшие губы, проникает внутрь. Влага приносит облегчение. Отец склоняется, широкой мозолистой ладонью гладит волосы, смотрит печально, с отеческой любовью, приговаривает отчего-то чужим старческим голосом:

      – Терпи, молодец, терпи, если боги пожелают, я тебя спасу.

      Голос сменяется угуканьем, глаза отца округляются, наливаются красно-желтым цветом, голова становится похожей на совиную… Никита чувствует, как его ноги волочатся по земле, теперь голос старика раздается над головой.

      – Ишь, тяжелый какой. Лохмач, помогай! Тяни его за ворот.

      Громкий лай прерывает слова старика. Из тумана появляется лохматая собачья голова, Никита чувствует запах псины. Это тот самый пес, которого он принял за Цербера. Голова собаки чернеет, разделяется на три, зубастые пасти разбрызгивают пенистую слюну, впиваются в бедро, голову, грудь. Туман густеет, боль усиливается. Вслед за туманным видением и болью приходит темнота, беспамятство…

      Часть первая

      Нестроение

      Глава первая

      И когда пришел, повелел опрокинуть идолы – одних изрубить, а других сжечь.

Повесть временных лет

      – Стану, благословясь, пойду к синему морю, на синем море бел-горюч камень Алатырь, на камне Алатыре богиня Жива сидит, на белых руках держит белого лебедя, ощипывает у белого лебедя белое крыло, так отскочите, отпрыгните, отпряньте от отрока безымянного родимые огневицы, горячки и лихорадки – Хрипуша, Ломея, Дряхлея, Дремлея, Ветрея, Смутница, Зябуха, Трясея, Огнея, Пухлея, Желтея, Немея, Глухея, Каркуша, Глядея, Храпуша.

      Надтреснутый старческий голос вывел Никиту из тьмы. В этот раз он очнулся в полутемной полуземлянке с низким потолком. Его обнаженное тело покоилось на ложе, поверх медвежьей шкуры. Здесь же находился сутулый старик, которого он принял за Харона. Снова в тумане. Нет, это не туман. Пахло дымом. Он курился над большой глиняной плошкой в двух шагах от ложа, сизой змейкой обвивал двух деревянных идолов, в половину человеческого роста, тянулся к потолку, заполнял тесное жилище.

      Таинственный старец расхаживал от ложа к плошке, продолжал бормотать:

      – С буйной головушки, с ясных очей, с черных бровей, с белого тельца, с ретивого сердца. С ветра пришла – на ветер пойди, с воды пришла – на воду пойди, с лесу пришла – в лес пойди, от ворога пришла – к ворогу пойди. От века и до века.

      «Волхвует дед. Не иначе, опять к старым богам обернулось», – подумалось Никите. Мысль эта пришла не зря. Греческая вера только приживалась на Руси, да и то больше в городах, старые боги уходить не хотели. В селениях кривичей, полян, вятичей, радимичей и других племен земли Русской их помнили и поминали, кто тайно, кто явно, а иные продолжали им поклоняться, как его дед Гремислав, приносить дары, соблюдать обряды, с ними связанные. Не желали лесные жители расставаться с привычными обычаями пращуров. Старые славянские боги противились, волхвы через предсказания и приметы несли их слово людям, и они восставали. Еще теплилась у Сварожьих детей надежда повернуть время вспять…

      Старик опустился на колени, протянул руки к идолам:

      – Милосердная матушка Жива, ты есть сам Свет Рода Всевышнего, что