Переводчице недавно исполнилось двадцать лет, звали ее Бурта, и она никуда не выезжала из родного аймака за исключением трех поездок в Улан-Батор, два раза с родителями, и один раз ее посылали от школы за хорошую успеваемость. Русскому языку ее научил дедушка, воевавший еще в гражданскую войну в составе красногвардейской бригады, разгромившей так называемую банду барона Унгерна. Отец Бурты являлся председателем богатого аймака и в личном пользовании имел тысячу голов крупного рогатого скота, пять тысяч баранов и косяк в двести лошадей. Кобзев не мог об этом знать, и доверчивая Бурта восторженно выслушала его неожиданное предложение, ничего не зная о влиянии на мужскую психику алкоголя, принятого в большом количестве. И более того – в чудовищном порыве нереализованного платонического любвеобильного потенциала многих сотен тысяч когда-либо рождавшихся и еще не рожденных монгольских и татарских женщин, Бурта в достаточно навязчивой форме засунула психически коченеющему Кобзеву между резинкою трусов и левым воспалившимся паховым узлом десять, хотя и мятых, и грязноватых, но, тем не менее, абсолютно настоящих стодолларовых купюр. И в данной нештатной ситуации любой европейский мужчина не оказался бы способен отреагировать на неадекватное поведение азиатской девственницы, иначе, как в стереотипной форме банального искреннего изумления. Но ввиду того, что Сергей Николаевич Кобзев в эти исторические секунды пребывал практически в невменяемом состоянии, он ничуть не изумился, ну и, разумеется, нисколько не удивился, приняв неожиданную прибавку у себя в семейных трусах, как нечто должное и обязательное.
Дальше – хуже. Вдрызг пьяный Кобзев в категоричной форме потребовал от Бурты, чтобы она немедленно познакомила его со своими родителями. Бурта это требование совсем сходившего с ума геолога восприняла с еще большим восторгом, правда, тут же заметила, что до родного аймака от экспедиционного лагеря было чуть больше трехсот километров. Самое плохое заключалось в том, что в беседу молодых людей совершенно некому было вмешаться – во всем лагере к тому довольно позднему вечернему часу последнего дня мая не оставалось ни одного трезвого человека. Как никак, в этих глухих местах, в предгорьях Тибета на самой границе между Монголией и Китаем, российской геологической партии после полутора месяцев напряженного труда и крайних бытовых лишений удалось разведать залежи молибденовых руд, предположительно, крупнейшего в Азии месторождения.
Начальник экспедиции одним из первых упал под стол, чем фактически дал команду подчиненным отпустить тормоза и расслабиться на полную катушку. Сергей Кобзев не являлся исключением и, услышав от Бурты, что до ее дома триста километров, он немедленно предложил ей лететь туда на экспедиционном вертолете «Ми-8». Постоянный собутыльник Кобзева – командир экипажа вертолета, пилот второго класса Николай Осадчий отозвался на просьбу геолога резко положительно.
– За три часа обернемся туда и обратно! Никто и не узнает, что мы туда слетали! – уверенно заявил он, и вся троица направилась к винтокрылой машине, стоявшей на импровизированной площадке с полными баками.
Из пустыни как будто потянуло легким ветерком, но едва заметное движение в ночном воздухе, обычно предвещавшее пыльную бурю, заметила одна лишь трезвая Бурта, не сделавшая, однако, из своего наблюдения должных выводов.
В общем они благополучно взлетели, но через пять минут после необходимого набора высоты произошли две вещи, предопределившие, в конечном итоге, дальнейший ход более чем удивительных событий данного повествования, тесно связанных с судьбами, как самого Сергея Кобзева, так и двух ветеранов Второй мировой войны, один из которых скучно доживал свой век в глубинке провинциальной России, а другой – в Бразилии на берегах величайшей реки мира Амазонки, в ее среднем течении.
Во-первых: началась знаменитая Гобийская пыльная буря, а во-вторых: неожиданно уснул беспробудным пьяным сном пилот второго класса Николай Осадчий. В результате вертолет сбился с курса и вскоре вторгся в воздушное пространство Китайской Народной Республики, со скоростью пятьсот километров в час полетев прямиком в сторону Тибетского нагорья.
Что конкретно произошло дальше с вертолетом, Осадчим и Буртой, Кобзев не помнил – он очнулся под куполом парашюта-крыла (сам ли он одел парашют или кто-то ему помог, он этого тоже не помнил) от свиста ледяного ветра в ушах и от дикого холода, пробравшегося, казалось, в каждую клеточку его большого тренированного тела. Сначала внимание Сергея привлекла полная круглая луна, сиявшая посреди звездного безоблачного неба, а затем – вечные снега горных вершин, осиянных этой самой полной луной и проплывавших у него далеко под ногами.
– Мама дорогая – да как же это меня угораздило? Зарекался же я больше литра не пить, и не смешивать самогонку с пивом! – Кобзев, если бы умел, то обязательно бы расплакался.
Решив не предаваться бесполезному отчаянию, он сосредоточился на решении самой актуальной задачи: где он может находиться?!
Мозг его работал вхолостую, а между тем отяжелевший от ночной влаги купол парашюта начал резко снижаться. Вскоре прямо под самыми