Бледная немочь. Николай Шмагин

сразу и не поймёшь, кто кому и кем приходится.

      Так вот, дачу, являющую из себя уютный дом с мансардой и верандой, увитой диким виноградом, нам сдавала одна из таких дальних родственниц одного известного детского писателя.

      Когда-то он построил её для своего брата, у того был сын с семьёй, и Виктория Семёновна была мамой жены этого самого сына. Зять был пропойца, жил безвылазно в Москве, и когда умер от белой горячки, то дочка доверила дачу своей маме, надо же было на что-то проживать, и Виктория Семёновна сама находила приличных людей, и сдавала им половину дома на лето.

      Дом имел два отдельных выхода, в одной половине жили мы, в другой – бабушка с внучкой.

      Мы снимали у неё дачу несколько лет подряд.

      Её внучка, Ирочка, и наш шалопай Кирилл как-то сразу подружились, и были – не разлей вода. Они вместе играли то у нас во дворе, то у них. Их дружбу не омрачала ни одна ссора. Они с радостью уступали друг другу во всём.

      Я работал в Москве, приезжал на дачу в выходные, а жена с сыном жили там постоянно. Иногда они тоже уезжали на день-другой в нашу московскую квартиру в сталинском доме, на проспекте Мира, где их ждала Тамара Фёдоровна, Олина мама. Помыться, привести себя в порядок, так как не очень любила она деревенскую жизнь, пусть даже и дачную.

      Жена была коренной москвичкой с Самотёки, и без Москвы не мыслила своей жизни. Но ради сына готова была потерпеть.

      Когда они уезжали, Ирочка сразу же заболевала. Ей становилось плохо, болела голова, горло, и даже тошнило, и мы все не сразу догадались, что это из-за Кирилла.

      Когда Ольга с Кириллом возвращались, она сразу же выздоравливала, и мчалась к калитке навстречу, теряя тапки. На щёчках появлялся румянец, она смеялась и веселилась вместе с Кирюшей, который тоже преображался рядом с ней, и вместо книгочея, читающего взахлёб днём и ночью, мы видели весёлого неугомонного мальчишку.

      В один из дней Ирочкина мать привезла ей из Москвы хомяка, и дети сразу же его полюбили. Они ухаживали за ним, кормили, купали в бочке с водой.

      Однажды мы увидели, как скорбные Кирилл с Ирочкой сидят на лавочке и тяжко вздыхают. Недвижный хомяк лежал рядом с ними на тряпочке.

      – У нас Хома умер, – горестно сообщил Кирилл.

      – Мы его в бочке купали, а он захлебнулся, – пояснила Ирочка, и когда Ольга протянула руки к хомяку, в глазах у ребят появилась надежда. Они замерли в ожидании.

      В руках у Ольги лежало холодное, окаменевшее тельце хомяка. Но не оправдать надежды детей было невозможно, и она начала крутить, мотать из стороны в сторону, тереть, сгибать и разгибать тельце хомяка.

      Неожиданно он открыл глаза и чихнул.

      Меня, как и жену, поразило это неожиданное воскрешение. Только дети ничуть не удивились ожидаемому чуду, они схватили Хому, и побежали дальше заботиться о нём.