Наш сборник отражает образ семьи XIX века в русской пословице, раскрывает знание, опыт тех людей, которые умели создавать и сохранять на протяжении всей своей жизни крепкие счастливые семьи.
Сборник составлялся по изданию 2006 г: «ПОСЛОВИЦЫ РУССКОГО НАРОДА. СБОРНИК В. ДАЛЯ В ТРЕХ ТОМАХ.» Издательство «4 КРАСКИ», 2006. – и 1879 года: «ПОСЛОВИЦЫ РУССКОГО НАРОДА. Сборник пословиц, поговорок, речений, присловий, чистоговорок, прибауток, загадок, поверий и пр.» Владимира Даля. Издание книгопродавца-типографа М.С.Вольфа, 1879.
При расхождениях в наличии и расположении пословиц, а также в пунктуации и расстановке заглавных букв за основу бралось издание 1879 года, в правописании – издание 2006 года.
Книга рассчитана на широкий круг читателей, которым не безразлично слово «СЕМЬЯ».
Напутное
(Вступительное слово Владимира Ивановича Даля к сборнику «Пословицы Русского Народа»)
«Будет ли, не будет ли когда напечатан сборник этот, с которым собиратель пестовался век свой, но, расставаясь с ним как бы с делом конченным, не хочется покинуть его без напутного словечка». Вступление это написалось в 1853 году, когда окончена была разборка пословиц; пусть же оно остается и ныне, когда судьба сборника решилась и он напечатан.
По заведенному порядку, следовало бы пуститься в розыск: что такое пословица; откуда она взялась и к чему пригодна; когда и какие издания пословиц у нас выходили; каковы они; какими источниками пользовался нынешний собиратель. Ученые ссылки могли бы подкрасить дело; потому что, кажется, уже Аристотель дал определение пословицы.
Но всего этого здесь найдется разве только весьма понемногу. Ученые определения ныне мало в ходу, век школярства прошел, хотя мы все еще не можем стряхнуть с себя лохмотьев степенной хламиды его.
Времена, когда объясняли во введении пользу науки или знания, коему книга посвящалась, также миновали; ныне верят тому, что всякий добросовестный труд полезен, и что пользе этой россказнями не подспоришь.
Ученые розыски, старина, сравнения с другими славянскими наречиями – все это не по силам собирателю.
Разбор и оценка других изданий должны бы кончиться прямым или косвенным скромным признанием, что наше всех лучше.
Источниками же или запасом для сборника служили: два или три печатных сборника прошлого века, собрания Княжевича, Снегирева, рукописные листки и тетрадки, сообщенные с разных сторон, и – главнейше – живой русский язык, а более речь народа.
Ни в какую старину я не вдавался, древних рукописей не разбирал, а вошедшая в этот сборник старина попала туда из печатных же сборников. Одну только старую рукопись я просматривал и взял из нее то, что могло бы и ныне идти за пословицу или поговорку; эта рукопись была подарена мне гр. Дм. Ник. Толстым, мною отдана М. П. Погодину, а оттуда она целиком напечатана, в виде прибавления, при сборнике пословиц И. М. Снегирева.
При сем случае я должен сказать душевное спасибо всем доброхотным дателям, помощникам и пособникам; называть никого не смею, боясь, по запамятованию, слишком многих пропустить, но не могу не назвать с признательностью гр. Дм. Ник. Толстого, И. П. Сахарова и И. М. Снегирева.
Когда сборник последнего вышел, то мой был уже отчасти подобран: я сличил его издание со сборником Княжевича и попользовался тем, чего не было там и не нашлось у меня и что притом, по крайнему разумению моему, можно и должно было принять.
В собрании Княжевича (1822 г.) всего 5300 (с десятками) пословиц; к ним прибавлено И. М. Снегиревым до 4000; из всего этого числа мною устранено вовсе или не принято в том виде, как они напечатаны, до 3500; вообще же из книг или печати взято мною едва ли более 6000; или около пятой доли моего сборника. Остальные взяты из частных записок и собраны по наслуху, в устной беседе.
При этом сличении и выборе не раз нападали на меня робость и сомнение. Что ни говорите, а в браковке этой произвола не миновать, а упрека в ней и подавно. Нельзя перепечатывать слепо всего того, что, под названием пословиц, было напечатано; искажения, то умничаньем, то от недоразумений, то просто описками и опечатками, не в меру безобразны. В иных случаях ошибки эти явны, и если такая пословица доставалась мне в подлинном виде своем, то поправка или выбор не затрудняли; но беда та, что я не мог ограничиться этими случаями, а должен был решиться на что-нибудь и относительно тех тысяч пословиц, для исправления коих у меня не было верных данных, а выкинуть их вон – не значило бы исправить.
Не поняв пословицы, как это нередко случается, считаешь ее бессмыслицею, полагаешь, что она придумана кем-либо для шуток или искажена неисправимо, и не решаешься принять ее; ан дело право, только смотри прямо. После нескольких подобных случаев или открытий поневоле оробеешь, подумаешь: «Кто дал тебе право выбирать и браковать? Где предел