Андрей уже отвык созерцать окрестности с высоты Камазовской кабины. Его «пятёрка» позволяла усмотреть трещины в асфальте, отдельные листочки, составляющие блёклое панно увядающей лесополосы, и даже порой угадывать содержимое кучек мусора, оставленного отдыхавшими водителями. Зато сейчас вернулось знакомое состояние настороженности и тревоги, когда недопустимо отвлекаться на такие мелочи, как природа. Дорога стала казаться ровной и гладкой, без единого изъяна; деревья, вроде, сделались меньше, а не успевшая окончательно пожухнуть и почернеть трава стелилась вдоль шоссе ровным полотном цвета хаки. Андрея возбуждало, давно канувшее в прошлое, состояние опасности, непроизвольно рождавшее галерею навязчивых картин, которые преследовали его с садистской методичностью на протяжении всех прошедших с той поры лет. Причём, с каждым годом они, как ни странно, становились всё ближе и яснее…
…Со стороны такого мирного, лирически печального леса ударила автоматная очередь, срезавшая двух пацанов, возникших на обочине, словно ниоткуда. Один из них упал и замер, обхватив руками живот, прижав чёрную курчавую голову так, что стал похож на большую запятую. Другой ещё бежал, но, в конце концов, тоже упал, отчаянно воя и катаясь по земле, пока очередные выстрелы не заставили его замолчать и успокоиться навсегда…
Андрей мотнул головой, отгоняя проклятое наваждение, и КамАЗ, будто пронесся мимо этого странного, совершенно немотивированного миража. Фигурки совсем других пацанов, весело смеющихся и абсолютно реальных, остались позади. Андрей привык, что подобные сценки могут возникать в сознании совершенно неожиданно, без видимых ассоциаций и поводов, поэтому давно сжился с постоянным ожиданием очередного надвигающегося кошмара, противоестественного и ирреального. Но он-то знал, что это не бредовые фантазии, а кусок его жизни, и отделял её от сегодняшнего дня какой-то несчастный десяток лет.
По сторонам замелькали однообразные в своей черноте поля, с жёлтыми мазками запаханной в землю соломы. Скучный и безликий пейзаж не вызывал желания вглядываться в него пристальнее и не рождал никаких мыслей. Только двигатель ревел так надсадно, что даже валявшийся на «спалке» магнитофон слышался еле-еле, добираясь до ушных раковин лишь ритмичным стуком ударника. Стало тоскливо от отупляющего рева, поглотившего всё вокруг – вроде, мир за окном, потеряв способность звучать, умер безвозвратно.
Андрей закрыл глаза. Спать не хотелось, хоть и выехали они в пять утра, а сейчас время близилось к вечеру. …Хотя нет, до вечера ещё далеко – успею даже заехать в офис и переложить в сейф деньги, чтоб не таскать в общественном транспорте… В принципе, никому и в голову не могла бы прийти мысль, какая сумма скрыта за черными боками старенького потертого кейса, но Андрей на собственном опыте знал, что в жизни бывает ровно столько случайностей, сколько ошибок мы допускаем, пытаясь предвидеть возможно развитие событий. Может быть, потому он и выжил в той дурацкой войне, что понял – пуля иногда попадает совсем не в того, в кого целится снайпер.
Водитель закурил – Андрей ощутил это по горьковатому дыму, поползшему по кабине. Когда-то он и сам курил достаточно много, но в один не слишком прекрасный день вдруг почувствовал, что взбегает к себе на пятый этаж без прежней легкости, а сердце бьётся как-то слишком натружено и дыхание неприятно учащается. Может быть, дело было в возрасте, всё-таки сорок пять – это уже не двадцать, но ему не хотелось так думать. Гораздо приятнее всё списать на пагубное действие никотина. Никто не верил, что он, прикуривавший очередную сигарету, пока предыдущая испускала в пепельнице последний голубоватый вздох, сможет «завязать» в одночасье. Но он завязал, причём, не прибегая, ни к кодированию, ни к всевозможным щадящим методикам. Просто взял и бросил, решив, что должно быть именно так. С того момента прошел год, и сейчас он с недоумением вопрошал себя, зачем требовалось столько лет изображать из себя «огнедышащего дракона».
Водитель был гораздо моложе Андрея. Ещё выезжая в рейс, он пытался завязать беседу на животрепещущие для дальнобойщика темы запчастей, солярки и плечевых девочек, тоскливо стоящих на трассе в ожидании «любви». Андрей не поддержал разговора, отвечая односложно и без всяких эмоций. Беседа сама собой сошла на нет. Даже во время разгрузки они не разговаривали, стоя рядом и молча наблюдая, как грузчики, не спеша сбрасывают на землю плоские белые тюки, а потом, словно муравьи, тащат их в чёрное чрево склада.
Теперь они ехали обратно. Ехали уже несколько часов в том же привычном молчании, снимавшем тяжкую задачу общения.
Андрей открыл глаза, почувствовав, что КАМАЗ сбавил скорость. После черноты полей, словно по мановению волшебной палочки, возникли добротные белые домики, и вереница женщин, удобно устроившихся на складных стульчиках возле ведер с картошкой, луком и ярко-красными яблоками. Машины, не останавливаясь, двигались дальше, но это не смущало торговок – они смеялись, что-то оживлённо обсуждая между собой.
…Нормально, – решил Андрей, – через час будем в городе…
Он снова закрыл глаза, мысленно подсчитывая в очередной раз, сколько им удалось заработать