– А что вы можете рассказать о К.? Говорят, с ним очень трудно?
– Конечно, трудно, как и со всяким гением.
На этом Лиза обычно заканчивала интервью.
Гений, светский лев, талантливый администратор, избранник фортуны, К. соединял подлинный, неразменный дар с умением устроиться по высшему разряду. Слухи о его любовных похождениях циркулировали из одной бульварной газеты в другую, но в каждой из сомнительных историй с уводом чужих жен и оглушительно дорогими подарками К. выступал верным рыцарем, витязем в тигровой шкуре, принцем на белом коне.
Лишь она да немногие приближенные были свидетелями истерик, рыданий, пароксизмов творческой импотенции. Только она замечала признаки расстройства сознания, уже два или три раза случавшегося с ним посреди банкета, после бокала сухого вина, или во время перелета с континента на континент. Для посторонних он был воплощением душевного здоровья и практицизма.
Лиза знала его насквозь, вернее, чувствовала всем своим существом, словно их души были заполнены одной перетекающей субстанцией, как сообщающиеся сосуды. Влюбленность, страсть – высокопарные слова давно уже исчезли из их обихода. Соединенные одной кровеносной системой сиамские близнецы не нуждаются в словах. До последнего времени ей даже в голову не приходило, что кто-то чужой может вторгнуться в эту близость и нарушить привычный обмен веществ. Его семья, дети, случайные романы, большей частью выдуманные репортерами, так же как и ее взрослая дочь и так и не повзрослевший консерваторский муж – это был только фон для главных событий. Как подставной пейзаж в окне машины, на заднем сидении которой герой и героиня заключают друг друга в объятия. Две головы, два сердца, две пары рук, и никаких третьих лиц за исключением шофера, который не появляется в кадре.
– Елизавета Григорьевна, – напомнил о себе корреспондент. Она заставила его повторить просьбу. Двойное интервью перед премьерой, задание редакции. Две главных женских партии. Она и новая прима.
– Значит я – старая прима? Или меня уже списали во второй эшелон?
Репортер спохватился, предъявляя нелепые, школьные оправдания.
– Допустим, – перебила она, – я не возражаю. Но у меня катастрофически нет времени. Позвоните в пресс-службу. Возможно, завтра, в перерыве между репетициями. Ничего не могу обещать.
Он еще благодарил, она уже давила пальцем на кнопку телефона. Костюмерша внесла в ее гримуборную костюм для финальной сцены, даже на вид тяжелый, неудобный, стесняющий шею гигантским веером-воротником. Образчик безвкусицы молодого выскочки, модного столичного шарлатана.
– Господи, сколько всего наверчено! – вздохнула Лиза, переглядываясь с виноватой и сочувствующей костюмершей. – Еще и шлейф! Я же его оборву.
– Если слишком длинный, подошьем.
– Я уже вижу, что длинный. А тяжелый-то! Это же мука настоящая.
– Все почти жалуются, особенно последний акт, – доверительно сообщила костюмерша. – Только у блондинки нашей платьице легонькое, даже без проволоки. И воротничок испанский, небольшой такой. Подчеркивает.
Лиза пожала плечами.
– Хорошо, если есть что подчеркивать.
Делая вид, что уловила недосказанность, костюмерша усмехнулась. Нагнулась, оправляя оборки юбки.
– Савельев прямо говорит, что эта опера несчастливая. Что не надо ее ставить. Вроде, какой-то театр сгорел, и еще были случаи.
Все знали, что за «Марией Стюарт» тянется шлейф несчастливых постановок, но К. ничего не хотел слушать. Позвал молодого режиссера, столичного вундеркинда. Тот привез с собой команду оформителей – наглых, модных, в квадратных очках, с бородками. Ожидали, что они навешают на сцене плазменных экранов, нарядят артистов в джинсы и в камуфляж, заставят оголяться или ездить на мотоциклах. Но в этот раз столичная команда решила сделать ставку на роскошь, и глянцевые журналы тут же замурлыкали на все лады, упражняясь в остроумии: «Топор и гламур», «Бриллианты беспечны», «Люкс для сопрано без головы».
– Глупости, суеверия, – сказала Лиза, отпуская костюмершу. Но про себя подумала, как было бы славно, если б это чертов театр и в самом деле сгорел, рухнул в тартарары. Только не после, а перед премьерой, которой пророчили небывалый успех, и которой она втайне боялась, словно выпускница.
Она начала уже гримироваться, когда позвонили из пресс-службы. Интервью назначили на завтра, в ресторане через дорогу, где завела привычку обедать новая прима, окруженная свитой столичных декораторов и переметнувшихся в новый лагерь балетных солистов. Лиза ответила, выдержав паузу: «Скажите, я постараюсь. Но пока не могу обещать».
Конечно, назавтра она пришла, задержавшись всего на десять минут. Корреспондент приподнялся